Мы пошли, взбираясь по песчаному косогору, к самому настоящему частоколу, из-за которого проглядывали такие же крытые щепой крыши изб и купола двух деревянных церквей. Прошли через высокие деревянные ворота, сделанные из толстой дубовой доски, даже, скорее, из бруса, и очутились в огороженной территории, размером с пару футбольных полей. Прямо за воротами находилась деревянная будка, напоминающая пост ЧОП-овских охранников в некоторых фирмах. В ней важно восседал уже пожилой полноватый монах в чёрной рясе, который никак не отреагировал на наше появление. Больше никого на территории не наблюдалось, за исключением трёх некрупных дворняг, греющихся на солнышке, и встретивших нас ленивым помахиванием пыльных хвостов. Дядька, не останавливаясь, повёл меня к дальней из двух церквей.

Ждать пришлось долго, даже очень. Я уже даже задремал на лавочке в жидкой тени молодых лип, убаюканный доносившимися да меня отзвуками церковной службы. Попытался, было, придумать легенду моего появления здесь, но мысли спутывались в сумбурный клубок, и ничего связно-правдоподобного не придумывалось. Одни сплошные отрывки, которые постепенно переросли в обрывки беспокойных сновидений.

Разбудил меня мелодичный перезвон колоколов, который, скорее всего, означал окончание службы. Внезапно я понял, что уж-ж-жасно хочу есть. Ещё бы – лёгкий завтрак в моём родном времени явно не в счёт. Подняв глаза, я увидел моего сопровождающего, который что-то неслышно докладывал благообразному дедуле… хм-м – старцу. Называть его по-другому просто язык не поворачивался. Неожиданно старец кивнул каким-то своим мыслям, и повелительным жестом прервал собеседника. После чего поднял глаза на меня. И столько властности было в его взгляде, что все обрывки придумок в ту же секунду вылетели у меня из головы. "Говори правду!" – как будто кто-то шепнул мне из-за спины, и я произнёс глупую, в общем-то, фразу:

– Простите меня, но… я из будущего.

Не знаю, что понял из этого мой сопровождающий, но старик явно сообразил, что дело непростое. Ещё одним движением руки он отпустил мужика, который поспешил молча удалиться.

– Пойдём, – это уже ко мне. После чего развернулся и неспешно направился обратно в храм, словно и не сомневаясь, что я последую за ним.

А потом я, захлёбываясь слезами, беспорядочно перескакивая с одной темы на другую, рассказывал этому человеку, оказавшемуся настоятелем монастыря, свою в общем короткую, но такую нереальную историю.

Не знаю, что его убедило, но он поверил, по крайней мере, мне так показалось. Скорее всего, моя спортивная форма. В какой-то момент он подошёл ко мне, и, спросив разрешения, попробовал на ощупь блестящую пластиковую найковскую нашлёпку на моих кроссовках. Да и принтованная картинка с изображением Каменного моста – одной из достопримечательностей Калуги на моём стартовом номере произвела на него впечатление. Внезапно я понял, что давно уже повторяюсь. Что-то для себя решил и настоятель, потому что мягко остановил меня и, взяв за руку, вывел на улицу. Доведя меня до отдельного строения – бревенчатого, как и все остальные, он приказал меня накормить и разместить в гостевом, или, как тут говорят, в странноприимном доме.

Сейчас я уже даже не вспомню, чем меня кормили в братской трапезной – всё было как в тумане, и хотелось просто забиться в тёмный уголок и свернуться калачиком, прячась от свалившихся проблем. Потом кто-то отвёл меня в небольшую комнату, где был один единственный предмет мебели – деревянная кровать с грубым домотканым покрывалом. Вместо подушки наличествовало полукруглое полено, прикрытое той же материей. А вместо одеяла – какая-то белая, довольно грубо выделанная вонючая шкура. Скорее всего – козья. Но мне уже было всё равно. Я просто повалился на кровать и уткнулся носом в жёсткое полено.

А следующие три дня у меня просто вылетели из жизни. Вначале я действительно уснул, но потом, уже под вечер проснулся от жуткого холода. Меня трясло так, что казалось, вернулись лютые зимние холода. Последнее, что я помню, как вышел из своей комнатёнки… и всё. Дальше какие-то обрывки, жар, холод, кошмарные сны. Бред, в общем. Как мне потом сказали, это состояние продолжалось трое суток. Но всё кончилось благополучно. Вот только ослабел я за это время сильно. Так что ещё два дня меня не выпускали никуда, зато усиленно откармливали.

В первый же день, когда я пришёл в себя, меня навестил настоятель. Пробыл, правда не долго, но я видел, что ему не терпится поговорить со мной. Поэтому я сам предложил ему спрашивать всё, что он считал нужным. А интересовало его всё – от истории, до точных наук. И если последние были для меня лёгкой темой, то история… Более-менее сносно я мог рассказать только про двадцатый век, но именно этот период в силу известных причин и не хотелось озвучивать. Видимо он сам это понял и перестал терзать меня вопросами на эту тему. Зато всё остальное впитывал как дорвавшийся до учебников ботаник. Не знаю – многое ли он понял из моих объяснений, например теории относительности Эйнштейна, но слушал внимательно и часто задавал дополнительные вопросы.

На третий день моего выздоровления я решился спросить его, что он думает о моей дальнейшей судьбе. Настоятель надолго задумался.

– Можешь попробовать вернуться тем же путём, но я тебе не советую.

– Почему?

– А ты уверен, что сей раз попадёшь туда, куда тебе надо?

Я задумался. Вот тут он был полностью прав. Для экспериментов мне необходимо было пусть и не понять до конца природу сил, закинувших меня в восемнадцатый век, но хоть что-то систематизировать. Хотя бы для того, чтобы попытаться рассчитать своё возвращение домой. В идеале хорошо было бы вернуться в тот же самый момент. И пусть я расквашу себе всю мордастину, но более глобальных проблем смогу избежать. И всё же, несмотря на здравое предостережение, я попробовал. О результатах уже писал выше.

В один прекрасный день настоятель сказал:

– Вижу один путь для тебя – иди в Петербург. Там наука, там учёные мужи, там Ломоносов.

Я понимал, что он прав. Конечно, уровень той науки весьма далёк от известного мне, но аналитический склад ума Михайлы Василича никто не отменял. И если дать ему все вводные данные, то, глядишь, и справится он с моей проблемой. Но – легко сказать, а вот сделать? Идти одному через полстраны… без денег, не зная теперешних законов. Хотя, тот же Ломоносов дошёл из своих Холмогор? Короче выбор небогатый – рисковать и идти, или рисковать и остаться, надеясь на чудо? И слово "риск" присутствует в обоих вариантах. Так не в силах решиться ни на что, я день за днём откладывал решение, благо меня отсюда не гнали. А дни всё шли…

Внезапным шквалом промчалась майская гроза, и буквально через два дня заполыхало цветами душистое разнотравье. Прозрачный лес сменил прохладу предлетней духотой. Жарко парило от перегретой земли, обдавая тяжёлыми ароматами хвои, грибниц, и чего-то такого, что мой городской лексикон был не в силах даже описать. Щебетанье пичуг по утрам, доносившееся из леса, оглушало даже на монастырском подворье. А когда вечерней порой с опушки наползали сумрачные тени, начинали гулко ухать совы, и где-то далеко-далеко перекликались воем, преходящим в неумелый лай, откормившиеся после зимы волки.