Книги

Недоросль имперского значения

22
18
20
22
24
26
28
30

– Допустим, – не сдавался я. – Тогда как ты о Гончаровой узнал? Ну, что она в Питере уже.

– Да императрица сама меня ей и представила.

– Ой, темнишь ты что-то, Гриц, – начал закипать я. Тот остановился и уставился на меня честными глазами.

– Стёп, давай так… да, темню, но самую малость. Как ты мне в своё время тайну приоткрыл, так и я тебе скажу: плохого вам никто не желает, поверь. Скоро всё образуется. А пока, доверься мне и довольствуйся тем, что есть. Знай – я на твоей стороне. А более не пытай меня. Не загоняй под топор.

К моему величайшему удивлению, Екатерина вполне серьёзно отнеслась к изданию анекдотов. Правда, не с целью получения прибыли, а «развлечения для». Хоть и на заработок в казну можно было рассчитывать. А когда я заикнулся, что мне, как составителю, тоже неплохо бы урвать немножечко, она как-то странно покосилась на меня, и быстренько написала указ «О выдаче Степану Даниловичу Тимошкину двести рублёв из кабинетных денег на нужды». О! Да я богатей, по нынешним меркам! Так что пришлось ежедневно уделять время ещё и на выдавливание из памяти образцов народного фольклора. Что-то писалось как есть, что-то приходилось адаптировать. А некоторые безжалостно вычёркивать. Нет, ну как подогнать под восемнадцатый век взаимоотношения компьютерного гения и главного бухгалтера? И ещё кучу подобных историй.

А вот идею с организацией государственной лотереи императрица отмела на корню, заявив, что при её царствовании никаких лотерей в России не будет. Более благосклонно она отнеслась к выпуску облигаций государственного займа, обещав подумать.

Жизнь, в общем, кипела. Правда, из всех проектов пока успешно реализовались два. Первый – ракеты, и то потому, что с данной штуковиной было не впервой работать предкам. Я, по сути, добавил только стабилизацию, чуть модифицировал камеру сгорания, и ещё немного по мелочи. И это, на самом деле, было не очень хорошо. Так как преимущество для русской армии они давали буквально на несколько первых битв. А дальше технология продвинутого ракетостроения станет секретом полишинеля: шпионов, способных разобраться в новинках у всех держав хватало. А вот что долго можно хранить в секрете – так это состав топлива, создающего тягу. Если что, то пусть кто хочет, набивает ракету порохом. Флаг, как говорится в руки.

Второй проект, который успешно продвигался – воздушные шары. Может и он застопорился бы, как это бывает с русским менталитетом: запрягать-то долго надо, но благодаря сумасшедшей энергии Григория Орлова, который заболел воздухоплаванием, дело успешно продвигалось. Так что за предместьями Петербурга, в небо временами взмывали неуклюжие гиганты, пугая обывателей необычным видом. И если я не ошибаюсь, в скором времени планировался первый пилотируемый полёт. Ну-ну… барабан на шею! По крайней мере, меня в лётчики-испытатели не звали.

Ах, да! Кулибин смастерил-таки механизм, который должен был выполнять роль драги. И тот меньше всего оказался похож на колесо с ковшами. Может быть. Я-то вживую этого устройства никогда не видел, и почему должно выглядеть так? Не знаю, откуда такое представление у меня в голове укоренилось. По крайней мере, при испытаниях, машина исправно выполняла свои функции, вот только проверить её в полевых условиях можно было, отправив, наконец, экспедицию.

Была ещё одна встреча с Машей. На этот раз чуть подольше, хотя Потёмкин снова был рядом, как приклеенный. Нет, он точно когда-нибудь по носу схлопочет! Прогулка случилась днём, причём конная. Выехав на берег залива, мы спешились. Машку просто очаровал мой коняга. Она кормила его кусочками хлеба с руки, гладила короткую шерсть лошадиной морды. А я стоял, проглотив язык, жутко ревнуя, и мечтая оказаться на месте Аурума. Ага, оказаться! Почему-то даже коснуться её руки стал бояться, хотя в походе чуть не в обнимку спали. Такие мысли заставляли меня краснеть, и жгуче сожалеть, что я сам сразу не догадался, что под пацанской одеждой скрывается такая классная девчонка. Слишком хорошо тогда она в роль вжилась! Черт! В следующий раз обязательно упрошу Грица, чтобы он затерялся хоть на десять минут! Мне бы только правильно слова подобрать, чтобы разговор с Машкой начать. Обязательно подготовлюсь!

Между тем, август плавно перевалил за середину. Сезон белых ночей закончился, и на ночном небе всё ярче сверкали россыпью алмазы созвездий. Скоро осень. Народ в одиннадцатый класс пойдёт. Родители меня уже похоронили, наверное. Да… ностальгия временами просто зашкаливала. Даже у эмигрантов из коммунистической России всегда оставалась пусть маленькая, но надежда увидеть Родину. А я, хоть и на Родине, но надежда таяла с каждым проведённым здесь днём, теряясь в бесконечности.

Хоть бы весточку своим подать. Но как? Родственников искать бесполезно. Настолько глубоко я свою родословную не знаю. Да что там, глубоко?! Я уже не помнил отчеств ни прадедов, ни прабабок. И это только двадцатый век! Да и найду я далёких предков, и что? Письмо напишу? Так оно сто раз за два с половиной века потеряется. Представляю себе картинку: прихожу к своему пра-пра-пра- сколько там раз деду, вручаю конверт и заявляю: «Вскрыть вашим потомкам десятого мая две тысячи пятнадцатого года от Рождества Христова». Да если он сразу меня не пошлёт по известному адресу, то точно сожжёт конверт, едва я за порог выйду. От греха, так сказать.

Хотя… стоп! Идея! Можно же воспользоваться услугой какого-нибудь банка. Оставить на оплаченное хранение послание, с адресом, по которому его перешлют к необходимому сроку. Даже открыть достаточный депозит, а проценты с него пусть идут на оплату аренды сейфа или ячейки – как это сейчас называется. Конечно, сам факт моего вмешательства в историю, вполне возможно, изменил её ход настолько, что возникла параллельная ветвь, в которой мои родители даже не встретятся. Ну, а вдруг? Фу-ух! Как же я раньше-то не додумался? Сразу на душе легче стало.

Только одно «но». Если Россию всё же ждут те потрясения, что произошли в моей истории, то банк должен обязательно быть иностранным. Английским, французским, или немецким. Нет, Франция исключается. Им тоже скоро несладко придётся. А из оставшихся лучше выбрать немцев. Они педантичнее, шансов больше. Хотя… можно же и продублировать. Только не сейчас. Через пару-тройку лет, когда будет такая возможность.

Ну вот, накаркал! Вспомнил про немцев… Как оказалось, всех приключений, которые успели со мной случиться за последнее время, судьбе показалось недостаточно. И она решила подкинуть мне ещё толику драйва.

В один из дней, ближе к концу августа, мне неожиданно принесли конверт, подписанный Ломоносовым. В нём обнаружился сложенный вдвое листок, в котором учёный просил наисрочнейше прибыть к нему. Без объяснения причин такой спешки. Учитывая, что я всего пару часов назад был на Большой Морской, просьба странная, но почерк был явно его. Уж за время общения с ним, я успел основательно покопаться в записях Михайлы Василича, и запомнить особенности его каллиграфии. Да и конверт передал знакомый человек из дворцовой прислуги. Так что я как был, налегке, шустренько пробежался по дворцовым коридорам и выскочил на улицу.

Прямо у входа, в сгущающихся синих сумерках, обнаружилась ждавшая меня карета. На месте кучера сидел лакей из дома Ломоносова, что утвердило меня в мысли о том, что случилось действительно нечто экстренное – я и не знал, что у учёного есть такое средство передвижения. А тут он даже за мной его прислал, хоть и ходу до его усадьбы было всего ничего, особенно, если пробежаться.

Открыв дверь, я увидел незнакомого мужчину, который призывно махнул рукой, бросив единственное: «Шевелись!». Не успел я вскочить вовнутрь, как мы тронулись, резво набирая ход. И лишь когда постукивание брусчатки по ободам колёс слилось в сплошной дребезг от сумасшедшей скорости, мне под лопатку ткнулось что-то очень острое, и я услышал: «Молчи, и не рыпайся, если жить хочешь!».

* * *

– Как пропал?! Вообще пропал? – Екатерина аж подскочила на стуле. Потёмкин, очень тихо сообщивший тревожную новость, утвердительно кивнул. – На сегодня достаточно, прошу покинуть нас.

Чиновники, присутствовавшие в кабинете, видя неординарность ситуации, и, не желая раздражать вспыльчивую императрицу, поспешили ретироваться. Кроме Грица остались лишь Алексей и Владимир Орловы.