– Я и сам не знаю, что я хочу этим сказать… Черт побери, – нервно добавил первый голос. – Я несколько раз опросил свидетельницу – старушку, что держит цветочную лавку на углу. Так вот, она твердо уверена в том, что в переулке не было никого, кроме мисс Миллер и ее сына. Цветочница утверждает, что взглянула сквозь витрину, заметив их силуэты через только что протертые стекла, но больше никого она не увидела. Никого, понимаете?

– Нет, Бэлл, не понимаю, – прогудел второй голос, в котором сквозило нетерпение.

– Я просто… Черт… – первый голос неожиданно оборвался, пробормотав нечто невнятное. – Я хочу сказать, сэр, что никто не мог проскользнуть незамеченным мимо окон цветочной лавки, если бы следовал по пятам за покойной мисс Миллер и ее сыном. Я лично проверил, заглянув в магазин старушки – оттуда открывается прекрасная панорама переулка. Невозможно проникнуть на улочку, не прошмыгнув мимо старой цветочницы.

– То есть, – во втором голосе появились холодные металлические нотки. – Ты утверждаешь, что мальчишка лжет нам? Что не было никакого высокого мужчины в длинном плаще, о котором он говорил?

– Я не…

– Бэлл, – за дверью что-то громко шлепнулось о гладкую поверхность, отчего я невольно вздрогнул, еще туже обхватив трясущимися руками колени. – Перед твоими глазами лежит свидетельствование коронера, которое ты уже успел просмотреть. Женщине нанесли несколько смертельных порезов острым предметом, полоснув наотмашь по горлу. Мальчик, сидящий в коридоре, едва ли дотягивает до четырех с половиной футов, в то время как коронер ясно заявил о том, что подозреваемый с ножом должен был иметь рост, по меньшей мере, в шесть футов, что полностью совпадает с тем, что говорил нам мальчик.

– Сэр, я знаю…

– Тогда зачем ты тратишь впустую мое время?

– Простите, сэр, – сдавленно выдохнул первый голос. – Я… Просто вся эта ситуация кажется такой… нетипичной, сэр. Признаться, от этого мальчика у меня бегут мурашки по спине, и не только я…

– Довольно, Бэлл, – резко оборвал второй голос. – Я выслушал достаточно беспочвенного бреда из твоих уст за это утро. Будь добр, позови Фрэнка Миллера в мой кабинет. И, мать твою, займись наконец делом!

Высокая белая дверь с блестящей табличкой жалобно скрипнула, и через мгновение из-за ее полотна появилась знакомая толстая фигура. Кончики черных усов офицера печально поникли, массивная шея раскраснелась то ли от смущения, то ли от гнева.

Бросив в мою сторону странный, пронизывающий взгляд, он ненадолго застыл на месте, словно не решаясь задать мне какой-то неудобный вопрос. Но затем быстро отвел глаза в сторону, громко кашлянул и зашагал прочь по коридору, ссутулив круглые плечи.

Я распахнул глаза и тут же уперся зрачками в знакомый светло-серый потолок. Рывком сбросил с себя скомканное одеяло, свесил ноги с кровати и потянулся за пачкой сигарет, лежащей рядом на тумбе. Щелчок зажигалки, несколько глубоких затяжек, и вот уже нервная дрожь ослабевает, оставляя в покое мои посиневшие от напряжения пальцы.

Я уже было собирался швырнуть окурок в приоткрытое окно, когда телефонный аппарат, стоящий на кофейном столике в прихожей, истошно затрещал.

– Слушаю, – просипел я в трубку, сухо закашлявшись.

– Бросил бы ты наконец дымить как паровоз, Фрэнк, – вместо приветствия произнес Рид. – Хрипишь по утрам, как старик.

– Не припомню, чтобы тебя это прежде раздражало, – хмыкнул я.

– Очень смешно, Миллер, – проворчал он. – Слушай, я звоню по делу. Полчаса назад со мной связывался Майерс, у него есть новая работа для нас.

– Улавливаю неприкрытый восторг, – заметил я, аккуратно сжимая все еще дымящийся окурок двумя пальцами. – Дай угадаю: я должен привести себя в порядок за следующие пятнадцать минут, после чего ты заедешь за мной на своей полицейской развалюхе, и мы двинем в участок?

– Вроде того, – он коротко вздохнул. – Знаешь, Фрэнк, я изрядно засиделся на месте. Мы всю весну промаялись без дела, у меня уже даже начала проклевываться чертова депрессия.