Но, договорить в тот раз им не дали. Потому что сарацины снова пошли на приступ. И дон Карлос поспешил на башню. А Григорий последовал за ним. На этот раз вражеские бойцы с саблями и ятаганами не кидались вперед, сломя голову. Медленно, под бой барабанов, надвигался на баррикаду, спешно возведенную христианами на месте ворот манора, строй сарацинских копейщиков. А за ними двигались вперед лучники. Шагов с тридцати они начали обстрел, когда копейщики придвинулись уже к манору достаточно близко.
Арбалетчики и лучники дона Карлоса, разумеется, тоже не бездействовали. Они отвечали своими залпами. Только их залпы оказывались не слишком эффективными, потому что рой сарацинских стрел просто не давал возможности нормально целиться. А, когда они прятались за каменные зубцы стены и башен, копейщики продвигались вперед. И, только перед самой баррикадой копейный строй расступился, выпустив вперед штурмовой отряд. Он, как и в прошлый раз, состоял из таких же воинов с щитами и с саблями, облаченных в кольчуги, в чешуйчатые панцири и с шишаками на головах. И все они сразу полезли на баррикаду. Защитники манора устали, их осталось немного. Но, они подняли оружие и продолжали отбиваться в надежде сдержать штурмующих. И в первом ряду у баррикады в арке ворот сражался Бертран.
В этот момент Григорий обратил внимание, что дон Карлос вглядывается вдаль. С башни открывался вид на заросли олеандра, растущие плотной стеной в русле ручья, перегораживая ущелье. Но, за ними просматривалось и устье ущелья, то место на дороге, откуда можно было свернуть по тропе вверх по течению ручейка и добраться к воротам манора. Теперь в том месте размещался лагерь сарацин с пестрыми палатками, перегородившими единственный выход из укрепления. И там что-то происходило. Отряд каких-то неизвестных всадников, скачущих вдоль дороги, внезапно налетел на лагерь врагов.
Неизвестный отряд был весьма немаленьким. Кавалеристы с длинными копьями нанизывали сарацин на острые наконечники. И, без сомнения, то были христианские рыцари. На их знаменах присутствовал жирный красный крест на желтом фоне. А за авангардом скакали конные лучники, которые добивали врагов. Неожиданная помощь пришла, как и предсказывал этот странный монах-францисканец.
Услышав крики соотечественников, доносящиеся со стороны своего лагеря, сарацины прекратили атаку на манор, начав быстрое отступление. И тут дон Карлос дал команду прорываться на помощь тем христианам, которые сражались с сарацинами в их лагере. Христиане быстро протиснулись над баррикадой и ринулись в атаку. Впереди бежал сам дон Карлос с полутраручным мечом, справа и слева от него бежали по двое его испанских рыцарей, за ними правый фланг прикрывал Бертран, а на левом оказались Грегор с Мансуром. Позади семенили арбалетчики, спустившиеся со стены.
Они беспрепятственно миновали кусты олеандра и вышли в тыл к сарацинам. Враги не ожидали атаки со стороны манора, обратившись все на защиту от рыцарской кавалерии, налетевшей столь внезапно, что организовать внятную оборону собственного лагеря сарацины не успели. И у них не было шансов. Большой отряд крестоносцев набросился на них со всей мощью. Сарацины уже были отрезаны от своих лошадей, пасшихся по другую сторону дороги. А пешие против конных они представляли собой лишь жалкое зрелище. Не сумев заранее выставить копейщиков на пути тяжелых всадников, они безнадежно проигрывали схватку. И даже преимущество в количестве лучников никак им не помогало, потому что у всех христианских всадников имелись, кроме копий, щиты и закрытые шлемы-топхельмы. Да и лошади защищались стальными налобниками-шанфронами, нагрудниками и кольчужными попонами.
Дон Карлос и все те, кто вместе с ним выдвинулись из манора, атаковали сарацинский лагерь с боевыми кличами. И рыцари у дороги услышали их. В ответ они кричали: «Монжуа!» И воодушевившись, те, кто совсем недавно находился в положении осажденных в маноре, с удвоенной силой орудовали мечами, пробиваясь на свободу.
Глава 22
Сарацины не ожидали атаки одновременно с двух сторон и быстро проигрывали бой. Тяжелые всадники с крестами на щитах громили их лагерь, а люди дона Карлоса добивали тех, кто пытался бежать в сторону манора. Григорию тоже, конечно, пришлось участвовать в этом странном сражении, больше уже похожем на бойню. Его руки даже устали рубить врагов, а с меча капала кровь. Но, вскоре дерущиеся сарацины закончились. По крайней мере те, кто был способен активно противодействовать. Их, конечно, всех не перебили. Просто оставшиеся начали бросать оружие и сдаваться на милость победителей. Как потом выяснилось, в плен попал и сам шейх Джафар аль Хасан.
Путь из манора вновь оказался свободен. Когда два отряда христиан встретились в разгромленном сарацинском лагере, дон Карлос, первым делом, спросил, кому обязан спасением от вражеской осады. Оказалось, что рыцарский отряд вел Жан де Ибелин, граф Яффы, Аскалона и Рамлы. Тот самый, которого чуть не убили генуэзцы в Акре, в дни войны святого Саввы, когда граф стоял на стороне венецианцев и тамплиеров, пытаясь организовать переговоры для примирения итальянских общин между собой.
Родимцев многое читал про этого человека. Граф считался очень значительной фигурой в королевстве крестоносцев Леванта. К тому же, он был умным и грамотным, являясь автором иерусалимских ассизов. Происходил граф из той ветви рода Ибелинов, которая проживала на Кипре, потому что его отец Филипп был регентом при несовершеннолетнем короле Кипра Генрихе I, сыне Гуго I Лузиньяна и Алисы Шампанской. И, разумеется, Григорий не мог упустить возможность познакомиться с таким знаменитым человеком, память о деятельности которого на Святой земле добралась и до двадцать первого века.
Внезапно выяснилось, что дон Карлос и граф знакомы. И старый испанец, разумеется, представил ему и Грегора, и Бертрана. Граф Ибелин оказался поседевшим немолодым человеком лет пятидесяти, загорелым, но с благородным профилем и с цепким взглядом умных карих глаз. Кровь его бабки Марии Комниной, гречанки из ромейской императорской династии, чувствовалась в его облике. Но, этот граф не выглядел высокомерным, и к представленным рыцарям отнесся благожелательно. Более того он согласился с доном Карлосом, что нужно устроить совместную трапезу, потому что в сарацинском лагере, кроме разного награбленного в пути добра, нашлось множество корзин с фруктами и овощами, а также мясо, специи и много бочонков с вином. Хотя, сарацины, вроде бы, вино и не пили. Но, как выяснилось, отбирали его у христианских крестьян повсеместно. На продажу, наверное.
Гостеприимный хозяин манора в честь победы решил организовать пир прямо в собственном дворе. В тени фруктовых деревьев крестьяне, довольные, что остались живы, спешно ставили импровизированные столы из досок, которые клали на козлы. Причем, все столы расставили ступенчато. Для самого верхнего соорудили помост. И он располагался поперек остальных, буквой «Т». За него пригласили только графа, дона Карлоса и самых знатных рыцарей. В их числе оказались и Бертран с Грегором. За вторым столом, который стоял чуть ниже, восседали все остальные рыцари. За двумя дальними столами сидели простые воины отряда графа, оруженосцы и конные лучники. Крестьяне за столом прислуживали, а ополченцы остались охранять пленных. Как понял Григорий их собирались кормить потом, после господ. Сначала пили за победу, потом просто так, а потом языки развязались и беседа потекла сама собой.
— Вы знаете кто это рядом со мной? Это же сам доблестный дон Карлос дель Аранда, один из испанских грандов! Он из тех немногих, кто имеет право говорить с королем с покрытой головой, сидеть при нем и задавать монарху любые вопросы. И этот достойнейший человек оставил владения в Испании ради того, чтобы помогать нам, христианам Святой земли. Так выпьем же за него! — предложил граф тост, обращаясь к своим людям.
Испанец не остался в долгу. Он поднял ответный тост:
— Да, друзья, я оставил свои владения детям и дал обет умереть, защищая Святую землю. И я следую обету, и, возможно, что умер бы уже сегодня, не приди на помощь доблестный и славный граф Яффы, Аскалона и Рамлы. Так выпьем же за него!
Когда выпили, дон Карлос сказал Ибелину негромко:
— Я на самом деле не подумал бы, что встречу вас здесь.
— Я тоже не думал, что здесь окажусь. Но, война не спрашивает нас, что мы думаем. Приходится действовать весьма неожиданно даже для самих себя, — сказал граф. Взгляд его таил некоторую печаль, несмотря на победу и пиршество.
Дон Карлос заметил это и произнес: