– Тля!
Одновременно выдохнули мы с уркой. Автомат Калашникова лежал рядом и теперь достанется тому, кто первый успеет его поднять. Силы отсутствовали, хотелось просто упасть и не вставать. Чес перевернулся на живот и по-пластунски пополз к автомату.
Хорошо же я провожу ночи в Зоне! Темнота легла черным покрывалом. Я сделал рывок, поднялся и преодолел самые длинные два метра в моей жизни. Наступил за автомат, припечатав его в мягкую болотистую землю.
Чес вскинул голову. Лысый, мокрый, он походил на ящерку.
Я покачал головой, показывая, не стоит и пытаться. Стрелок же, ускоряясь с каждым шагом, приблизился сзади к Чесу. Угасающий костер осветил его лицо, перебинтованную башку и старый бушлат с подпалинами на кармане.
– Гыч! – выдохнул стрелок и зарядил прикладом в затылок урки. Тот упал мордой в Зону.
– Долг платежом красен. Я же с процентами вернул, – произнес стрелок. Окинул меня взглядом, пыхнул сигаретой, которую не выпустил во время схватки с кровохлебом.
– Ну, чего уставился? – с ухмылкой спросил он.
Я чувствовал, как улыбка раздирает мне рот. Что ответить? Нет, неделю назад я бы так и заявил, что рад до потери сознания. Но это неделю назад, очень тяжелую неделю.
– Думаю, – произнес я, стараясь не засмеяться. – Где ж ты так долго пропадал, Трофимыч?
7
– Да, натворили вы шороху. Взбаламутили всю Границу.
Трофимыч приспособил ящик под сиденье и, выпрямив ноги, смотрел в костер. Я вытащил из Хибары все что горит, и костер запылал с новой силой. В Хибаре даже обнаружился топор и лопата со сломанной ручкой. Наступила глубокая ночь, хрупкий свет луны с трудом пробивался сквозь низкие тучи.
Крыса сидел на земле, согнув больную ногу, и качался, стараясь убаюкать боль.
– Одну открывать? – спросил я сталкера, держа банку тушенки.
– Давай две. Воды нет?
– Нет, – ответил я. – Две, это все банки.
– А куда ее беречь? Теперь путь только домой, на блокпост, – удивился Трофимыч.
Он постарел за эти сутки. Грязная тряпка украшала его голову, накрученная в несколько слоев, скрывала рану на затылке. Бушлат перестал служить примером чистоты. Ружье он прислонил рядом с собой и периодически печально вздыхал.
– Что к бару не пойдем? – удивился я.