– Это чего? – удивился грузный парень.
– Это того, что надо силой забрать, берцы-то. Ты ж с ружьем. Тырят только падлы, – пояснил Чес. Толкнул его в сторону моста, потом добавил мне, для ускорения. Понятно, я следом.
– Убью, убью… – твердил Унылый. Я брел за ним, бессознательно наступая на его же следы. Земля с четкими отпечатками сменилась упругими досками моста. Он гнулся под нашим весом, но еще имел запас прочности. Я поежился, от холода. Ветерок пробежался по больным ребрам, заныл побитый бок, голова пульсировала тупой болью. Если это аномалия, Унылому конец. Вот его последние шаги. Остановить! Надо его остановить! Внутренний голос звучал слабо и не убедительно. Я вспомнил рисунки. Остановить? Нет, лишь бы не спалиться и не подтолкнуть урода в аномалию.
Мостик закончился. Я непроизвольно остановился. Какая там аномалия, гравитационная? Унылый сделал шаг. Его просто подбросило в воздух. Он отлетел, разбрызгивая кровь. Грузно упал на землю, закричал. Крик порвал унылую тишину. Унылый орал, как резанный. Да так оно и есть. Подскочил к нему, перепрыгнул с моста на безопасный клочок суши. Унылый выглядел ужасно. Он пытался встать, но кровь хлестала, как из свиной туши. Длинные, линейные разрезы по всему телу, ошметки кожи на лице. Смотреть на него страшно, хотелось отвернуться. Я пересилил себя, нагнулся над ним. Сколько у меня есть времени? Минута?
– Ботва! – сзади орал Чес. Матюгался он знатно.
Я вытащил «иппешку», разорвал ее и нагнулся над грузным парнем. Он понял меня неправильно, прекратил кричать. Глаза с расширенными зрачками, полные боли, вместо соплей по губам струилась кровь.
– По-по-помоги… – заикаясь от шока, просипел он. Я оглянулся. Дельный аккуратно искал, куда прыгнуть, не попав в зону действия аномалии. Чес, не прекращая гнуть маты, сиганул в воду, просел по грудь.
Шанс. Я кинул ватно-марлевую повязку ему на грудь и залез в карман. Резким движением вытащил артефакт, сунул в большой карман бандитской куртки на боку.
– Ты что… – удивился в очередной раз Унылый. В очередной и последний в жизни. Странно, так мало коптил небо, а столько зла принес людям.
– Ничего, – сказал я, – ответочка тебе от судьбы. За всех девчонок, ответочка.
Унылый завыл, выгнулся дугой и попытался ползти ко мне. Раны были настолько глубокими, что я видел подкожный жир и распаханные мышцы. Странная аномалия. Подействовала на Унылого, как будто его глубоко почикали острым ножом.
Меня мутило. Тошнота поднималась по пищеводу, хотелось вырвать и забыть, что сейчас видел. Морда Унылого стала бледнеть, он еще дергался. От его движений стал заметен нож на разрезанном поясе.
Вспомнил Чеса, с его сарказмом про нож и настоящего мужика. Вспомнил легенду, боевую традицию, передаваемую из поколения в поколение. Оружие врага служит долго. Что же, буду считать, что я переиграл Унылого, убил врага, не нанеся ему удара.
Сдернул с пояса нож, тот самый, странный на вид, не похожий на наш, армейский. Рукоять удобно легла в ладонь. Странное ощущение, неприятное, будто она сделана не из твердой пластмассы, а из мягкой, липкой консистенции. Нож просил освободить его из ножен, дать волю. А дальше резать и рубить. Он уже знал вкус крови и хотел продолжения. Бред. Просто психика уже не справлялась с навалившимися проблемами. Я успел перекатиться на бок, когда Чес ударил прикладом. Ничего не меняется. Как и Трофимыча, со спины в затылок. Нет, со мной так не получится.
От следующего удара, размашистого, стволом, я тоже успел уклониться.
– Да я тебя на куски порву, – прорычал мне в лицо Чес. Урка в гневе страшен. Глаза на выкате, блестят от злобы. Жилы на шее вздулись, как канаты. Сам он стал резким, движения отточенные. Привык драться в камерах два на два. Привык рвать других в клочья.
– Я при чем? – окрысился я, припав к земле. Теперь Чес казался выше меня на голову.
– Ты его туда толкнул?! – зашипел урка.
Раз спрашивает, значит, не уверен. Он человек действия, и если начинает разговор, то это для меня шанс. Я вдруг понял, что хотя сердце стучит, как поршни в моторе, а руки трясутся, я контролирую себя. А главное, ситуацию. Я знаю, что сказать и когда это лучше сделать.
Унылый бился в агонии, а я уже понимал, буду жалеть, что подставил его под аномалию. И самое странное, зная об этом, свое решение не поменял. Моральный урод должен умереть. Это аксиома.