Глава 37

Тетрадь падает из рук. Хватаю ртом воздух, ставший приторным и предательски тяжёлым. Меня нескончаемо бьют по голове, когда осмысление страшного наполняет мой разум.

Она знала, всё знала и позволила этому случиться. Она вырвала моё сердце, и я не чувствую ничего, кроме невероятной боли, резко пульсирующей по всему телу. Любила… ждала… любила.

Я не назову её больше конфеткой, не увижу её улыбку, не узнаю, о чём она думает. Её нет. Её больше нет.

Судорожный вдох срывается с губ, и я отталкиваю ногами от себя сундук с дневниками, где описано всё, буквально всё. Страдания. Радость. Надежда. Боль. Страх. Любовь. Счастье. Глупость.

– Нет… нет, – хватаю себя за голову и мотаю ей из стороны в сторону. Это так быстро. Без предупреждений ворвалось в мою любовь и сердце, что я не могу терпеть агонии, сводящей с ума. Неужели, всем всё равно на то, что я один в спальне Джесс и читал эти строки? Почему не разорвутся небеса, как моя душа в один миг? Молчаливы. Холодны. Ненавистны.

– Нет, я не верю, – не могу набрать полную грудь кислорода, чтобы хоть как-то не задохнуться от страданий, режущих сильнее самого острого ножа по живой коже.

– Нет! Джесс! Нет! – Из моего рта вырывается животный крик, пока меня ломает, подбрасывает в разные стороны.

Я пьян от горя. Я потерял все ориентиры. Ноги подкашиваются, падаю и поднимаюсь. Ползу и шепчу сумбурные слова. Такое не может произойти с нами. С ней не может! Она же мой ангел, она самое чистое и светлое, что я имел. Почему она? Почему они забирают у меня самое ценное?

Любимая. Как часто я называл так тех, кто недостоин? Часто, слишком часто и теперь это слово, словно ругательство по отношению к ней. Она моё сердце, мой смысл, моя жизнь, моя единственная. Моя любовь. Терять так глупо и так быстро её не готов. Но принять это сложно. Так сложно возвращаться и открывать двери личного ада, где не будет никогда света. И после потрясения приходит странная и новая тишина внутри. Всё замирает, и я не чувствую ничего, пока еду к больнице. Лишь повторяю в голове прочитанное. Я убью его… убью этого подонка, который помог Джесс оставить в стороне родных. Разве это любовь? Нет! Так нельзя поступать с теми, кто жизни не представляет без неё. И это моя вина… самая главная вина, которая вновь запирает меня в клетку. Я готов там жить, готов нести наказание, готов на всё, даже на смерть, но не отдам её.

Поздно. Иногда бывает поздно для многого. Страх быть высмеянным и испытать свою эгоистичную боль забирает возможность быть счастливым. Как и я, люди не успевают сказать важных вещей, продолжают бояться. Всё мы это делаем, но приходит такое понятие, как «поздно». И никто не поймёт, что именно это невозможно изменить. Человек может всё, это правда, и он же может быть палачом самому себе.

– Флинт, я не знаю, что делать, – на моём пути вырастает смутно знакомая женщина с опухшими карими глазами.

– Зои… боже, ей вкололи успокоительное. Скот просто сидит, и у него ступор, какой-то. Они хотят отключить её без согласия, полиция здесь… такой ужас. Флинт, скажи что-то! Флинт! – Меня трясут за плечи, но я ничего не слышу.

Так и не добившись от меня хоть какой-то эмоции, эта женщина меня отпускает. Не успеваю сделать и шаг, как появляется араб, с губ которого слетели смертельные слова о моём будущем.

– Мистер Миллард, хорошо, что вы здесь. Офицер полиции хочет взять у вас показания. Также мне сложно это говорить, но мозговая деятельность Джасмин…

– Где она? – Мой хриплый, незнакомый голос раздаётся слишком громко в коридоре, насмешливо белого и чистого для меня. Ад. Кровавый ад.

– Вы готовы отключить её от аппарата? – Спрашивает, а я не понимаю, чего хотят от меня.