В одиннадцать часов утра, в первое воскресенье текущего января, я вошел в эту залу, где отдельными группами стояли и сидели человек около шести отборных граждан города; в дверях не было и подобия швейцара или сторожа, хотя в сенях красовалась маленькая будка с большими окнами и с надписью очень четкими буквами: Custode[161].

«Скажите, пожалуйста», обратился я к одному из членов, которого физиономия показалась мне всех больше сообщительною, и мучимый тем, что меня никто не спрашивает, по какому праву я сюда забрался: «кому я должен представить этот билет?»

Член поговорил со своими сотоварищами.

– Никому, – отвечал он мне очень учтиво, делая вид, будто приподнимает на голове свою шляпу.

«Таким образом я не рискую по крайней мере ошибиться», подумал я про себя.

Между тем еще человек 5–6 вошли в залу и разместились на расставленных вдоль стен диванах и стульях. На одном из концов залы, за столом, покрытым зеленым сукном, под гипсовым бюстом короля, украшенным двумя итальянскими флагами, уселся президент и по обеим его сторонам по два старика, очень седых и очень хилых. Из них один только живописец Муссини[162], директор здешней академии художеств, был мне знаком. Президент снял шляпу и заседание открылось. Комитет имеет двух секретарей, но из них ни одного не оказалось на лицо, а потому президент попросил одного из членов исправлять на время этого заседания секретарскую должность. Какой-то господин, во цвете лет и в очень хорошеньком пиджаке, торопливо вскочил со стула и сняв шляпу, уселся налево от старичков, сидевших налево от президента. Минут пять продолжалась довольно упорная борьба любезностей: президент упрашивал импровизированного секретаря надеть шляпу, тот великодушно отказывался от этого вежливого предложения и наконец победил противника, то есть оставшись без шляпы, принялся читать processo verbale[163] предыдущего заседания, бывшего гораздо интереснее того, на котором я присутствовал, и даже многих других, на которых мне присутствовать не случилось. Это предыдущее заседание было одно из самых замечательных заседаний Сиенского унитарного комитета: на нем было решено учреждение на счет комитета вечерних классов для ремесленников, так как ремесленное братство не имело возможности само этим заняться.

Классы эти разделены на два разряда: один для ничего незнающих, другой для знающих очень мало; но в состав их обоих входят только предметы самой строгой необходимости, как, например, грамота, арифметика и пр. Об учреждении этих классов было объявлено еще прежде через посредство маленького воскресного листка, издаваемого комитетом для простого народа. Издание это стоит быть упомянутым: статьи в нем написаны очень удобопонятно и с большим толком, так что из них самый необразованный ремесленник может приобрести совершенно удовлетворяющие его сведения о внешней и внутренней политике дня. Продается он по всем доступной цене – по 1 сантиму (1/4 копейки серебром) за лист.

Кроме политического обозрения, газета эта печатает разные нравственные статейки, за которые впрочем нельзя особенно похвалить ее редакцию. Мне кажется, что цель была бы лучше достигнута, если бы вместо их читателям доставлялись научные сведения, часто очень для них необходимые. Я говорил об этом с одним из членов комитета – дирижующего, как я сказал уже, это издание; он объявил мне, что они так боятся теснее познакомить народ с отечественной историей, что решились вовсе не помещать статей научного содержания, так как в таком случае читатели живо почувствовали бы недостаток именно этой их отрасли и могли бы обвинить за это редакцию.

Страх этот очень понятен в Италии, где гордый поденщик слишком хорошо знаком с историей своего города, понимаемой им по-своему; а из этого выходят очень неутешительные последствия, о которых я говорил выше. Комитету, имеющему целью слитие в одно политическое тело всех провинций полуострова, конечно не кстати бы было напоминать те времена, когда все они были заклятыми врагами друг другу. Но с другой стороны, знакомя народ с историей всей Италии, а не только их отечественного города, выставляя ему постоянно на вид то зло, которое было порождено этими мелочными ссорами, разъясняя ему великие мысли героев итальянской народности и показывая ему тут же насколько они выше пресловутых квасных патриотов, не видящих ничего за пределами того маленького уголка, в котором они родились, – мне кажется, можно бы было добиться совершенно противоположных результатов.

Но как ни неполны и несовершенны эти попытки народного образования, нельзя не пожелать им самого полного успеха, тем более, что это лучшая часть деятельности Сиенского патриотического комитета, проводящего остальное время в ссорах и занятиях в роде тех, которых мне пришлось быть свидетелем.

Скажу мимоходом, что их самое рутинное дело – вспомоществование римским и венецианским эмигрантам и инвалидам гарибальдийского войска, которые до сих пор не получили еще ничего от установленного ими правительства, кроме самых блестящих надежд на будущее.

Я нисколько не отрицаю пользы, приносимой Италии вообще и этим несчастным в особенности щедротами комитетов; но с трудом понимаю, как могут итальянцы двух неосвобожденных еще провинций считаться эмигрантами в других, счастливее поставленных частях своего отечества. Итальянское правительство, вынужденное конечно необходимостью, поступает довольно круто со своими неприсоединенными еще подданными. В начале нынешней войны, им издан был декрет, лишающий права на вспомоществование тех из них, которые способны к военной службе и не записываются в волонтеры. Способ, как видите, несколько насильственный, к увеличению рядов войска.

Отчет об этих действиях комитета прочтен был несколько дребезжащим голосом господином в коротеньком пиджаке; но так как его слушали очень немногие, то этот недостаток вокализации остался незамечен.

Я хотел было представить вам в полной картине первое заседание Сиенского комитета в настоящем году, но оно было так неинтересно и скучно, продолжалось так долго, что я раскаиваюсь в своем намерении: Seggio[164], состоящий из президента и 4-х старичков, сидевших по обеим сторонам, и управляющий делами комитета, вздумал обидеться тем, что управление его было строго контролируемо собранием и изъявил желание выйти в отставку. Члены со своей стороны вовсе не желали новых хлопот по поводу избрания ему преемников, и энергически протестовали против отставки. Какой-то из университетских профессоров выступил оратором со стороны собрания и объявил, что не считает ни президента, ни товарищей его вправе оставить управление делами комитета до истечения положенного на это срока. Президент опровергал это положение с большим жаром; спорили, горячились, прибегали несколько раз к подаче голосов и разошлись на том, что президент и его товарищи требуют отставку, а члены не дают им ее. Вопросы о школах и об эмигрантах были отложены до следующего раза, то есть до 2 февраля.

Обидчивый президент Сиенского комитета – вместе с тем и профессор здешнего университета – Феррари; но я не знаю, какую кафедру он занимает. Единственная черта из его жизни, отличающая его очень резко от остальных его собратий та, что со времени падения велико-герцогского правительства в Тоскане он не написал еще ни одной патриотической брошюры во славу министерства Рикасоли и доблести своих соотечественников. До того же времени, он слишком много дней проводил в тюрьме и в крепости, и потому ему некогда было заниматься литературой.

Председательство его пока еще слишком кратковременно; сказать о нем можно очень немногое, кроме того, что он ознаменовал свое вступление в должность циркуляром к Сиенским гражданам, в котором он приглашает всех их принять участие в комитете без различия партий и оттенков purché voglino l"Unità d"Italia («лишь бы только они стремились к единству Италии»). До него министериальная партия преобладала и всякого рода гонения обрушивались на головы оппозиционистов.

Несмотря однако же на это, министерство вовсе неблагосклонно смотрело на Сиенский комитет, может быть не зная его исключительного направления и смешивая его с комитетами других городов Италии. Впрочем настоящий кабинет с очень определенными централизационными наклонностями не может благосклонно относиться ни к какому комитету, хотя большая часть их не представляют ничего противозаконного и враждебного правительству и существующему порядку. Комитеты эти, и даже самые оппозиционные из них, главная опора правительства, желающего единства Италии и прежде всего внутреннего единства, так как политическое и административное вытекают из этого, как прямое последствие.

Не знаю, сознает ли это министерство, но во всяком случае оно видит врагов себе во всяком подобном учреждении, потому что оно не хочет допустить, чтобы благо Италия проистекало из какого бы то ни было другого источника, кроме как из министерского управления.

В Италии много существует других ассоциаций, о которых я надеюсь поговорить en temps et lieu[165]: все они в довольно тесной связи между собой и общий всем им президент Гарибальди. Но в Сиене их нет, а я исключительно намерен был говорить о Сиене.

Из нескольких слов, сказанных мною о ремесленных братствах и о комитетах этого города, можно заметить, мне кажется, существенную разницу в их образе действий и в направлении. На всякий случай укажу ее без обиняков; первые отличаются исключительно практическим направлением; заседания их не так красноречивы, но почти всегда приводят к каким-либо положительным результатам; их администрация по необходимости многочисленнее, но вовсе не так сложна, как очень малочисленная администрация последних. Комитеты более падки на рассуждения, на теории, на общие вопросы. Дело в том, что братства состоят по преимуществу из ремесленников, хотя ученый народ и допускается в них с охотой, тогда как комитет по преимуществу дело профессоров и адвокатов.