– Победил Красная Ладонь. – Мои губы шевелятся, изо рта вылетают слова, но я их совсем не контролирую. Распоряжаюсь, словно всю свою жизнь занимался гладиаторскими боями. – Пусть соратники унесут тело! Присыпьте кровь песком. Приветствуйте победителя схватки!

Семейство хлопает в ладоши – кто-то искренне, кто-то лениво и рассеянно.

Константин вскидывает бокал в честь выжившего. Марина спешит вокруг клетки, пополняя запасы питья, положенные низкорослым бойцам. Ладонь получает из ее рук огромный кубок разбавленного вина. Мои глаза впиваются в сценарий и турнирную сетку, где проставлена очередность поединков.

На лужу крови Разрезателя бросают несколько щепоток песка. Труп кета уносят, уложив за лавкой и начиная осторожно раздевать. Только сейчас я замечаю несколько плотных мешков из черного полиэтилена, заведомо приготовленных карликами…

Двое маленьких людей, получивших указания домоправителя еще до начала праздника, направляются к звериным клеткам. Выискивают нужную табличку с именем. Ни один, ни второй не обращают никакого внимания на рычание и вой, доносящиеся изнутри. Хватают переноску за ручки, тяжело волокут к арене. Плотно прижимают дверцу к дверце и выжидающе смотрят на меня, обязанного подать сигнал.

– Второй бой, – говорю я, выходя под яркие лучи софитов и невольно жмурясь. Читаю бумаги Эдика сквозь подступающие слезы, все чаще задумываясь о пистолете. – На арену вызывается воин Секира, решивший испытать удачу в поединке с одним из самых опасных питомцев – пятилетней сукой Нагайной!

Секира коренастый, широкоплечий. Без шлема, с короткой косичкой на затылке. Выскакивает на ринг легко, будто танцуя. На нем короткая односторонняя кираса, наручи и поножи из желтого металла. Он салютует сородичам, хозяевам, двум коротышкам возле клетки с собакой. Вооружен гладиатор короткой алебардой; на бедре, прихваченные ремешками, виднеются ножны кинжала. Раскручивая оружие над головой, кет начинает кружить по арене, заводясь перед схваткой и заводя остальных.

Константин кивает, его жест машинально повторяю и я.

Открыв задвижку, маленький человек выдергивает вверх съемную дверцу пластиковой будки. В следующую секунду на арену вываливается здоровенный черный ротвейлер. Морда перепачкана в липкой белой слюне, и ее потеки заставляют меня метнуть невольный взгляд на Марину. Зубы оскалены, лапы широко расставлены. Зверь приходит в себя, привыкает к яркому свету, рычит и осматривается.

Бойцовский пес.

Не просто из-за породы, а по накачке и воспитанию. Намеренно взвинченный перед перевозкой, готовый убивать все, что встанет на пути…

Секира не спешит атаковать.

На фоне его роста ротвейлер выглядит настоящим чудовищем. Пустынным львом из числа тех, что рвали римских невольников в кругах гладиаторских амфитеатров. В очередной раз поражаюсь извращенности сознания тех, на кого работал все лето. Не могу поверить, что все происходящее – правда, и мне придется с этим что-то делать…

Кет дает Нагайне время сориентироваться в пространстве, выбрать цель. Та бросается на сетку, сначала не заметив преграды. Рычит, мотает башкой.

Петя тонко хохочет, стучит по подлокотнику кресла пухлым кулаком. Марина подает на стол очередные изысканные салаты. Коленька о чем-то спрашивает маму, и та деловито объясняет, указывая тонкими пальцами то на собаку, то на карлика. Будто на уроке истории или биологии.

Псина воет, замирает на месте. И, наконец, понимает, кто именно является ее целью. Присматриваясь к кручению алебарды, она выбирает момент для броска.

Атакует рывком.

Вопят все – и остяки, ждущие своего часа выйти на бой; и существа, пирующие за столом; и даже слуги – я вижу, как беззвучно разевают рты и потрясают кулаками Пашок и Покер, прячущиеся в тени.

Отступаю в полумрак. Я – единственный, кого не захватывает кровавое зрелище, которому нет оправдания в современном мире. Я – единственный, кто остается невидим, находясь в самом центре внимания.

Делаю несколько шагов к западной двери.