СПРЕССОВАННОЕ ВРЕМЯ

«Вряд ли кто — нибудь из коллектива забудет эту совсем особенную премьеру. Зрительный зал полон. В середине первого акта начинается артиллерийский обстрел города. Снаряды ложатся где — то по соседству. Когда во втором акте начинаются театральные звуковые эффекты, зрители, улыбаясь, переглядываются: они, как никто, могут сказать, похожи ли выстрелы театральных пушек на подлинные выстрелы», — так вспоминал премьеру спектакля «Питомцы славы» по героической комедии А. К.Гладкова «Давным — давно» постановщик — режиссер и художник Н. П. Акимов^[1].

Состоялась премьера в осажденном Ленинграде в Театре Комедии 7 ноября 1941 года. Это была не только победа автора, но и победа зрителей над ужасами войны и блокады, победа человека над зверем, добра — над злом, веры — над отчаянием и сомнением. Если в дни жесточайших сражений, окруженный врагами, несущими смерть и разрушение, человек мог улыбаться, смеяться и дышать полной грудью, вдохновляемый подвигами своих предков, — он непобедим.

Автором пьесы был молодой драматург, которому не исполнилось еще и тридцати лет, Александр Константинович Гладков.

Спектакль этот я впервые посмотрел в том возрасте, когда на имена авторов не обращают внимания. Причем — в течение короткого отрезка времени — посмотрел дважды. И при втором просмотре пьеса увлекла еще больше — своей динамичностью, живым ритмом монологов и диалогов. Я почти не замечал, что герои изъяснялись стихами! Все было столь естественно, что ни на минуту не приходило в голову: а ведь в жизни стихами не говорят… Но для того героического времени и для тех героев, думалось мне, говорить стихами — обычное дело.

А потом, спустя много лет, с грандиозным успехом прокатилась по киноэкранам «гусарская баллада». И почему — то всеми лаврами увенчали Эльдара Рязанова. Хотя баллада эта вышла из того же источника, что и «Питомцы славы», — то есть из — под пера А. К.Гладкова. В жизни так часто случается. И сегодня зритель вряд ли помнит писателя Александра Гладкова как одного из авторов «гусарской баллады». Тем не менее его имя в истории русской литературы XX века останется.

Есть у этого писателя еще одно важное свойство — он сближает эпохи, он делает нас свидетелями событий, очевидцами которых мы не могли быть. Именно ощущение живой жизни, живого искусства, в гуще которых находился многие и многие годы Александр Гладков, не покидает ни на минуту, и когда читаешь его мемуары, его дневник — им, безусловно, веришь, чувствуя необычайную искренность автора, его доверие к читателю и — его доверчивость.

«Книга о Мейерхольде? — писал Гладков в дневнике. — Хорошо, ну а дальше? Нельзя же жить только затем, чтобы есть окрошку и покупать книжные новинки. Все чаще и чаще задумываюсь о том, чтобы отважиться на какую — то большую работу, которая поглотила бы меня целиком.

Автор «Давным — давно» и мейерхольдовский Эккерман? И это все? Маловато. Ничтожно маловато!» (2 июня 1962 г.)

И все же сегодня многое из написанного скромным «протоколистом своего времени» (так окрестил себя Гладков в одном из писем к брату) хочется читателю вернуть, ибо в книгах Гладкова оживают люди, годы, жизнь (прошу прощения за заимствование у Ильи Эренбурга).

Александр Константинович Гладков родился в 1912 году в Муроме. Неизвестно, как сложились бы его отношения с театром и литературой, если бы осенью 1924 года, возвращаясь с матерью из Сочи в родной город, они не остановились на несколько дней в Москве. Так случилось, что заболел младший брат Саши, Лева, и мать уехала с ним в Муром, а Саша остался на попечении отца, служившего в то время в Москве, и двоюродного брата Толи — студента и завзятого театрала. Полтора месяца, вторую половину октября и весь ноябрь, ежедневно под руководством Толи мальчик бывал в каком — нибудь театре. Поток впечатлений захлестнул его — сразу и навсегда Александр стал рабом, поклонником театра, влюбился в него. И вполне закономерно, что отныне жизнь его протекала вблизи театра, была с ним связана. В шестнадцать лет он напечатал первую маленькую заметку о спектакле. Весной 1930 года стал автором большого «подвала» — статьи, печатавшейся внизу газетного листа и занимавшей едва не треть страницы. Называлась статья «Театр на посевной» — отчет о совещании вернувшихся с посевной агитбригад.

Репетиции у Всеволода Мейерхольда, премьеры, знакомства с молодыми дарованиями — Алексеем Арбузовым, Валентином Плучеком, Эрастом Гариным, репетиции в студии Николая Хмелева, веселые сборища, прогулки по ночной, тихой, прекрасной Москве, походы по букинистам, выискивание среди пахнущих пылью фолиантов неожиданных и таинственных раритетов, погоня за книжными новинками, первые скудные гонорары, первые свидания, первые разочарования и новые влюбленности — жизнь юноши была заполнена до предела. Спал ли он, наяву ли все это было?.. Он впитывал в себя и впечатления от новых встреч, и кем — то сказанное меткое слово, и шумные волны бурных дискуссий. По сути дела, не он выбирал свой путь, а обстоятельства, течение жизни определили его судьбу в литературе.

Важнейший, ключевой, отправной момент в жизни Гладкова — работа в театре у Мейерхольда. Встречи, знакомство, вхождение в круг Мастера — все это растянулось на годы и в конечном счете стало подступом к тому тесному общению, сближению, пониманию и взаимопониманию, которые так спрессованно и точно отразил Александр Гладков в своей книге «Пять лет с Мейерхольдом». Гладков числился «сотрудником научно — исследовательской лаборатории» театра Мейерхольда, однако определенных обязанностей за ним закреплено не было. Хорошо знавший Гладкова в те (да и в более поздние) годы А. П.Мацкин вполне резонно резюмировал: «Мне кажется, что Гладков нужен был Мейерхольду не столько для делового сотрудничества, сколько как собеседник и доверенное лицо. Хорошо образованный юноша, умеет слушать, очень восприимчив к искусству, у него природный такт, держит себя с достоинством. И еще одно немаловажное обстоятельство: оказавшись рядом с режиссером на репетициях, он всегда что — то записывает. Один или два раза Всеволод Эмильевич смотрел эти записи и убедился в их точности, хотя слова Гладков выбирает свои. Иногда в промежутках между репетициями они говорят об искусстве, интервьюер задает вопросы, мастер охотно отвечает, он знает, что эти диалоги попадут в блокноты его любознательного сотрудника»[2].

Когда знакомишься с воспоминаниями и дневниками Гладкова, создается впечатление, что все в его жизни складывалось само собой, что плыл он по течению, что случайно прибило его к театру Мейерхольда, что так же случайно познакомился он с Маяковским, что случай — война — свел его с Пастернаком и что случайно он стал сотрудничать с Алексеем Арбузовым, случайно заехал к Анне Ахматовой, случайно оказался арестован…

Но на самом деле, конечно, ничего случайного в перипетиях судьбы Гладкова не было. Судьба — суть человека, его характер, его представления о жизни, о взаимоотношениях с людьми.