Свернув на Мейсон стрит, Дэн двинулся в сторону круглосуточно многолюдной Джефферсон-стрит. Лавки и торговые центры здесь работали допоздна, магазинчики в стиле ретро и кафе будто соревновались в оригинальности оформления. Как обычно, перед стеклянной стеной пекарни «Будин» застыли зеваки, наблюдающие за работой пекарей-виртуозов. Тут же в витрине красуются плоды их рук: огромный пирог-крокодил с отлично подрумянившимся панцирем, булки в виде крабов, медведей и черепах. Однажды они заглянули в кафе при пекарне, и Дэн стрескал черепаху со стаканом кофе, а Роуз лишь кусочек отщипнула – вечно беспокоилась о фигуре. Сейчас он тоже зашел, и зачем-то взял медвежонка и кофе. Подумал, что Роуз обязательно прочитала бы нотацию по поводу его привычки нажираться на ночь, и посоветовала ограничиться травяным чаем. Все-таки по-своему она заботилась о нем, от этого не отмахнешься. Интересно, добралась ли до дома?
Он достал из кармана телефон, но, подержав его в руке, положил обратно. С его стороны это всего лишь дружеское беспокойство, а Роуз может вообразить, что он раскаивается. Ни капли раскаяния Дэн не испытывал – одно лишь чувство освобождения. Мотнув головой, он пошел на звуки музыки.
Возле трамвайной остановки «Рыбацкая пристань», на площадке между кафе «Будин» и рестораном «Тарантино» группа парней-латиносов давала импровизированный концерт. Три певца-гитариста в ярких рубашках и барабанщик наяривали что-то заводное, жаркое, латиноамериканское. Ламбада, румба, самба? Дэн в этом не разбирался. В кругу перед музыкантами танцевала молодежь. На миг показалось, что в толпе мелькнуло лазурное платье Роуз. Неужели не поехала в Пало-Альто, осталась здесь? Нет, слава богу, не она, платье другого фасона. Не облегающий трикотаж на тонких лямках, а нечто в стиле ретро – круглый вырез и рукава-фонарики. Волосы у незнакомки темнее и длиннее, чем у Роуз, к тому же слегка вьются. Фигурка тонкая, гибкая. Движения непринужденные и вдохновенные. Совсем молодая девушка.
Музыка смолкла. Ожидая продолжения, девушка в лазурном платье осталась, где была. Сказала пару слов мулатке с дредами, что танцевала напротив нее, перекинула гриву волос из-за спины на плечо, и вдруг, будто почувствовав взгляд Дэна, оглянулась. То, как она это сделала, заставило его замереть…
Ленинград, СССР, 1987
После седьмого класса Денис хотел бросить музыкальную школу, но мама уговорила поучиться последний год – и он опять стал ходить на занятия, и ходил регулярно. Правда, виной тому была не музыка, а русоволосая девочка, которую он однажды увидел в гардеробе. Положив папку с нотами под зеркало, девчонка с серьезным видом переплетала свою косу, а заметив в зеркале Дениса, поинтересовалась:
– Тебе чего?
– Ничего, – пожал он плечами, – что, смотреть нельзя?
– Смотри, не жалко, – и она вновь вернулась к своему занятию.
Заплетя косу, девочка натянула на голову вязаную шапочку, надела пальто, подхватила папку и направилась к выходу. Денис потащился следом, как приклеенный. Оказалось, ей в ту же сторону. Несколько раз по пути девчонка оглядывалась, при этом в движении головы было что-то неуловимо-странное, особенное. Денис никогда не видел, чтобы кто-нибудь оглядывался таким образом. Вначале она опускала голову, и так, опущенную, поворачивала к левому плечу, будто подглядывая назад, а после вскидывала подбородок. Встречаясь с ним глазами, едва сдерживала улыбку. Денис шел за ней шагах в десяти, и когда прохожие загораживали девчонку, вытягивал шею. Перед перекрестком с улицей Рентгена она исчезла из виду. Не понимая, куда пропала юная музыкантша, он повертел головой и продолжил путь, но когда поравнялся с входом в широкий двор дома 26 по Кировскому, чуть не столкнулся с ней.
– Плохой из тебя шпион, – хихикнула девочка.
– А чего мне за тобой шпионить! Я домой иду, на Скороходова. А ты что, здесь живешь? – Денис с уважением окинул взглядом колоннаду розоватого гранита, чугунные завитки галереи над ней и скрывающийся в глубине парадного двора главный вход в огромное, занимающее целый квартал здание, которое в народе называли «домом Бенуа». – Здесь ведь Киров жил?
Девочка кивнула.
– Везет. А еще кто?
– Маршалы, военные, артисты Бабочкин и Черкасов, Шостакович.
– Да ну!
– Точно говорю, жили – правда, давно, еще до войны. Весь фасад в мемориальных досках, не видел? А еще у нас одна старушка есть, древняя-предревняя, всех помнит.
– Дом-то огромный, как она всех их знала?
– Может, и не знала, но видеть могла.
Он умолк, не представляя, о чем еще спросить. Девочка тоже молчала некоторое время. Затем двинулась обратно, на улицу.