– Тебе так сказала Грета? Она сказала, что все произошло именно так?

Психотерапевт пригладила волосы и выпятила подбородок.

– Нет, она никогда этого прямо не говорила. Не осмеливалась это признать, хотя правда сразу бросалась в глаза.

Она безрадостно усмехнулась.

– «Это ускользает от меня», – вот что она говорила. Я прекрасно это помню. Как она могла не помнить такое? Было просто удивительно, что она лжет.

Мама не ответила, просто кивнула как бы сама себе. Потом она поднялась, прошла то небольшое расстояние, что отделяло ее от психотерапевта, и встала прямо возле нее.

– На самом деле все было по-другому.

Она сделала короткую паузу и затем снова опустилась на колени. Она так приблизилась к другой женщине, что их носы почти касались друг друга.

– Я думаю, ты понимаешь, что произошло в действительности. И почему именно так и должно было быть.

Я закрыла глаза. Время стояло неподвижно. Вокруг была только тишина. Мамины слова тяжело нависали над нами в спертом воздухе комнаты. Смотрели ли они по-прежнему друг на друга? Если да, что они видели в глазах друг друга? Мой язык засох и распух, в плече и в голове стучало так, как будто там мучительно колотилось сердце.

Через несколько минут я услышала приближающиеся шаги, почувствовала, как кто-то садится на корточки рядом. Чьи-то ласковые пальцы провели по щеке, и когда я открыла глаза, увидела мамино лицо. Она слабо улыбнулась.

– Бедная моя девочка, – сказала она. – Все эти годы. А теперь еще и это.

Без колебаний мама протянула руки и взялась за веревки вокруг моих запястий. Я ожидала, что психотерапевт бросится к нам и остановит ее, подбежит с топором наперевес, выкрикивая проклятия. Но ничего подобного не случилось. Когда маме удалось ослабить веревку, которая стягивала запястья, она переключилась на щиколотки. Пока она дергала и тянула веревку, я исподтишка наблюдала за психотерапевтом. Та совершенно неподвижно сидела на коврике перед незажженным костром, задумчиво глядя на зажигалку в руке. Развязав меня, мама поднялась на ноги со слабым стоном. Она постояла, переводя дух, а потом снова обернулась к женщине, сидящей в середине комнаты.

– Я хочу сходить на кухню и принести стакан воды для дочери. Когда я вернусь, если ты хочешь, я расскажу тебе историю о матерях и дочерях и о том, что может случиться с неверными мужьями. Но тогда тебе надо будет отложить вот это.

Она вышла из комнаты, оставив меня наедине с психотерапевтом. Я в ужасе оцепенела, но женщина не двигалась и даже не взглянула в мою сторону. Она сидела на том же месте, держа зажигалку между большим и указательным пальцами. Я слышала, как где-то на кухне хлопотала мама, как открылся и закрылся кран, и вскоре она вернулась, держа в руке большой стакан. Она усадила меня, поддерживая рукой за спину, и помогла сделать несколько глотков. Прохладная вода, струящаяся по пересохшему горлу, доставляла такое наслаждение, что на мгновение я забыла обо всем на свете.

Когда я опорожнила стакан, мама поставила его на стол. Потом снова повернулась к психотерапевту. Я проследила за ее взглядом и увидела, как другая женщина после минутного колебания отшвырнула от себя зажигалку. Мама подошла и подняла ее.

– Топор тоже, – сказала она. – Я не могу разговаривать, пока он в комнате.

Не проронив не слова, психотерапевт взяла в руки топор, который лежал рядом на полу, встала и оценивающе взвесила его в руке. На секунду показалось, что она сделает, как ей сказали, и унесет зловещий черный предмет, но внезапно она передумала. Топор остался в комнате. Она просто подняла уголок ковра и убрала под него свое оружие. Потом села в кресло и обхватила себя руками, ни на кого не глядя.

– Ну, рассказывай, – сказала она. – А потом посмотрим.

Мама глубоко вздохнула. Опустилась на диван рядом со мной и откинулась на спинку.