Кажется, последние остатки разума вытекали из меня вместе с кровью из раны на ладони. Неужели я полностью потеряю контроль? Вот так это ощущается – за несколько секунд до катастрофы? Эта белокурая психотерапевт, чью приемную я в конце концов покинула, что бы она сказала, увидев меня сейчас? «Ну вот, что я говорила?»

Дорога в Морхем, обратно домой. Не понимаю, как мне удалось туда добраться, но каким-то образом я продержалась весь путь, не свалившись в кювет и не столкнувшись с встречными машинами. Я нажимала на газ и на тормоз, включала поворотник и поворачивала точно так же, как если бы я была обычным водителем, с которым ничего не произошло.

Когда я наконец припарковалась на своем обычном месте, на гравийной площадке возле дома, кровь была повсюду. Она была размазана по рулю и по приборной панели, она окрасила рукава блузки и оставила пятна на светлых брюках. Но, во всяком случае, она уже перестала течь, рана начала запекаться. «У вас нет никакого мужа и дочери. И никогда не было». Я удивлялась собственной недальновидности. Следовало бы догадаться, что в полицию обращаться незачем. Надо было понять, что с этой ситуацией я должна справиться самостоятельно.

Я повернула ключ зажигания, и мотор затих. Посмотрела на дорогу через пассажирское окно. Той ночью здесь стояла другая машина, совсем рядом с моей. Она толком не припарковалась, мотор у нее все время оставался включен. Его монотонный гул звучал как басовая линия, на которую накладывались оживленные голоса, доносившиеся сквозь полуоткрытое окно. Оживленные? Нет, скорее, истеричные. Голоса? Нет, скорее, крики, стоны боли и гнева. Холодок пополз по моему телу. Не должна ли я беспокоиться? Тот, кто кричал, наверняка заметил номера моей машины. И возможно, несмотря на свое взвинченное состояние, запомнил эти буквы и цифры, эту специфическую комбинацию. Комбинацию, которая давала возможность меня идентифицировать.

Я протянула руку за сумкой, лежащей на соседнем сиденье, подобрала и сложила обратно вещи, которые выпали раньше. В руке тянуло и жгло, я поморщилась, с особой осторожностью взяла сережки. Кто-то, кто приехал и уехал. Я не спросила Алекса об этом ночном посещении, решила, что сама смогу сложить два и два и все понять. Теперь же чувствовала, как сомнение гложет меня изнутри. В чем я надеялась разобраться, если в последнее время была не в состоянии выстроить простейшую логическую цепочку?

И вот я снова стояла в прихожей на зеленом грязноватом полу. Я провела так некоторое время, не разуваясь, просто прислушивалась. Сначала было абсолютно тихо. Потом из гостиной послышался шум. Осторожные, мягкие шаги. Я слушала и ждала. Кто это приближается? Когда я наконец увидела Тирита, во мне что-то ослабло и размягчилось. Я опустилась на колени и нетерпеливо протянула к нему руки. Ощущая под ладонями нежную кошачью шерсть, я поняла, как же сильно изголодалась по этому – по прикосновениям, по тактильному контакту. За последние сутки. За целую жизнь.

Я гладила Тирита по спине и чесала его за ухом, пока он благодарно урчал. Он лизнул мои пальцы и обнюхал рану на ладони. Неожиданно она его очень заинтересовала. Раз за разом он тыкался носом в запекшуюся кровь. И вот, кажется, он решился и принялся медленными и тщательными движениями зализывать рану шершавым языком. Я позволила ему продолжать. Подумала, что мы теперь навсегда связаны с этим котом. Прошлое лежало позади нас, о будущем мы ничего не знали, но в этот конкретный момент наши сущности проникали друг в друга, сливались в единое целое. Его слюна и моя кровь.

Он поднял на меня узкие желтые глаза, и я импульсивно отдернула руку. Медленно поднялась на ноги. Тирит… Странное имя для домашнего животного. Его придумал Алекс. Помню, как он объяснял, что оно означает. Контроль. Не спуская глаз с черно-белого кота, я нащупала дверную ручку позади себя и снова открыла дверь. Мы с Тиритом смотрели друг на друга: он вопросительно, я напряженно.

– Теперь иди, – сказала я таким хриплым голосом, что пришлось откашляться, чтобы продолжать. – Тебе пора прогуляться. Пожалуйста!

Кот оторвал от меня взгляд, мгновенно забыв о том, в какое смятение его привела моя неожиданно прорвавшаяся нежность, и выскользнул на улицу. Когда я снова обернулась в сторону прихожей, то заметила низко прибитый крюк для одежды, и приступ острой тоски так сильно ударил в грудь, что оборвалось дыхание.

Там висела маленькая курточка. Джинсовая курточка четырехлетней девочки. Я рухнула на пол. Необъятность того, о чем страшно было даже подумать, снова придавила меня. Это не может быть правдой.

Я потерла глаза и, только заметив влажные черные полосы туши на руках, поняла, что плачу. Смилла. Прости.

Но прощения ждать было неоткуда, и ощущение, что я мошенница, притворщица, снова навалилось на меня. Чего стоили все эти поиски? Все равно вина была на мне, она тяжелым грузом лежала на сердце вместе с мыслями о том, что я могла бы поступить иначе. О том, что я должна была бы сделать. Что я должна была не допустить. Если бы только… Возможно, тогда она по-прежнему была бы здесь.

В конце концов мне пришлось несколько раз сильно ущипнуть себя за щеки и плечи, чтобы заставить себя остановиться. Почему мысли шли в этом направлении? Как будто все уже было кончено, как будто уже слишком поздно. Как будто Смилла уже… Внезапно тоска и чувство вины исчезли. Вместо этого я пришла в неистовое бешенство. Яростно швырнула сумку об шкаф.

– Ах ты черт! – закричала я. – Это все из-за тебя?!

Но мои слова никто не слышал, кроме меня самой. И даже было не очень понятно, к кому именно я сейчас обращалась. Во всяком случае, я пока не была готова сказать это вслух. Таких мрачных глубин я еще не достигла.