Забираюсь на диван и просто тупо смотрю в одну точку, пытаясь успокоиться.

Я не хочу ехать обратно домой, не хочу бросать университет. И аборт я делать не хочу. Но совершенно не знаю, сколько стоит содержание ребенка. Может быть, Эляна успокоится? Может быть, всё само как-то устаканится?

Нет, нельзя прятать голову в песок. Надо становиться взрослой. Пора.

Спустя минут пятнадцать сажусь от звука приближающихся шагов. Сжимаюсь в комок. Это Тимофей! Точно он! Отец ему уже всё сказал, и он идет на разборки. Боже мой! Мой взгляд мечется, я буквально ищу способ спрятаться. И тут же смеюсь над собой. Вот дура! Если бы не мой дурацкий иррациональный страх, я бы просто сказала всем правду! Но я не могу!

— Решила на меня своего выродка повесить, убогая? — мажор без стука влетает в мою комнату, смотря бешеным взглядом.

Значит, отец с ним поговорил…

— С чего ты взял? — сжимаюсь от ужаса и шока. Знала, что Тим будет злиться, но его реакция гораздо-гораздо хуже. Как же он меня ненавидит! Злющий как черт. Ненавидит еще больше, чем раньше, и я ничего не смогу изменить.

— С того, что ты слишком удачно залетела и отец подозревает меня. Что, хочешь воспользоваться схемой сестренки и поймать богача?

— Что? — едва понимаю, о чем он. Он считает, что я забеременела специально? Какая еще схема?

— Сестренка поймала моего отца красивым личиком, а таким мышам, как ты, приходится действовать через спиногрызов. Но учти, у тебя ничего не выйдет. Я бы на тебя и в голодный год не посмотрел.

— Уходи, Тимофей! — только и могу сипеть, в душе воя от обиды и больной любви к мажору.

Зачем он так со мной? Откуда в нем столько жестокости?

— Это ты вали из нашего дома, приживалка, к отцу своего ребенка.

«Ты — отец моего малыша!» — хочется мне прокричать, но эта тайна умрет вместе со мной.

— Слышала меня, убогая? — продолжает издеваться Тимофей. — Я избавлюсь и от тебя, и от твоей сестры, клянусь матерью.

Какие страшные слова он говорит. Мне даже кажется, что он готов причинить мне физический вред. Никакой не может быть речь о том, чтобы пытаться добиться от него понимания.

«Почему ты ничего не помнишь?» — хочется мне подбежать к нему и колотить руками по груди. Сердце обливается кровью, а в горле сидит плотный комок страха. Обнимаю себя руками и смотрю в пол. Сколько раз он должен сказать, чтобы я ушла, чтобы до меня дошло? Мне здесь не место, никто не хочет меня тут видеть, никто не любит и не принимает.

— Слышала? Или со слухом у тебя тоже плохо?

— Уйди, — вытирая щеки резкими движениями рук, выплевываю. — Ты прав. Можешь быть спокоен, Тим, завтра меня здесь не будет.

— Хорошо бы сегодня, — ощеривается он в противной улыбке. Или, скорее, оскале.