Я еще на что-то надеялся, убеждая себя, что коренастый, уже сейчас плотного телосложения Борис Годунов тоже может идти неторопливо, стараясь соблюдать достоинство царского рынды даже в таких мелочах, но сердце подсказывало мне, что ошибки нет и принадлежат шаги Никите Даниловичу. Спустя несколько секунд предчувствия сбылись. Это действительно был губной староста. Один. Значит, не судьба.

Годунов был без шапки.

— Померла Аксинья Васильевна, — скорбно сообщил он и… потянулся за кнутом.

Я уже не кричал: «Погоди, не спеши!» и прочее. Зачем? Успею еше.

«И вообще, проигрывать надо с достоинством, чтобы даже враги восхищались твоим мужеством и тем, как смело ты смотришь им в глаза в минуты смертных мук», — убеждал я себя.

Можно было бы еще, и спеть, желательно что-то патриотическое, но, как назло, на ум не приходило ничего подходящего. Как я ни напрягал память, но, кроме «Орленок, орленок, взлети выше солнца…», больше ни одной песни припомнить мне не удалось.

«Значит, помрем молча и с открытыми глазами, — решил я и вытаращился на Никиту Даниловича. — Как переменчив этот мир — не успеешь оглянуться, как он уже иной», — промелькнуло в голове.

Годунов не торопился, прицеливаясь поточнее…

— В ню же меру мерите, возмерится и вам, — произнес он сурово, словно зачитывая приговор, и…

Хлысь!

Ну что ж, будем считать, сезон открыт. Я прикусил губу и злорадно подумал, что хоть удары и существенно слабее по сравнению с ударами Яремы, а все равно две сотни я не выдержу, так что клещи с кочергой не сгодятся. Хоть так гада надую.

Меж тем Никита Данилович размахнулся опять.

— Бог долго ждет, да больно бьет, — сообщил он мне злорадно и снова…

Хлысь!

Молчу. Пока хватает сил даже для философствования. Например, с чего он взял, что бог долго ждет. В моем случае совсем немного.

— Каков работник, такова ему и плата, — между тем выдал Годунов новую сентенцию. Тоже мне Макаренко отыскался.

Хлысь!

Ой, мамочка, до чего же больно. Видать, по старому угодил да разбередил незажившее. Нет, пожалуй, я, и сотни не выдержу. Что и говорить, хлипки потомки по сравнению с предками — уж больно оно непривычно.