— Папа, — через секунду уже более настойчиво: — па — па, хочу ещё тех сладких булочек, которые мне Ева покупала!

Пальцы, что до этого момента с сильной сжимали руль, теперь нервно подрагивают, не реагируя на мыслительные команды, которые тщательно посылает мой мозг.

— Нет! — рявкаю так, что стекла в салоне начинают дрожать.

Мне самому становится страшно от самого себя и своего состояния, вызванное событием, которое никогда не должно было произойти, по — моему убеждению, относительно ее личной жизни.

Матвей обиженно закусывает белыми зубками нижнюю пухлую губежку и отворачивается к окну, а мой взгляд, словно прикипает к рукам Евы, что так настойчиво утягивают за собой ее знакомого в подъезд.

Сын тихо всхлипывает, отчего я невольно морщусь. Моя жестокость к собственному ребенку никогда не будет оправдана — он не виноват, что стал моей неисправимой ошибкой, которую его непутевая мамаша не смогла решить вовремя.

— Матвей, прости, — трогаюсь с места. — Я плохой отец…

— Ты хороший, — вытерев слезы со своего личика, Матвей загадочно улыбается. — И ещё… классный! Меня этому слову Ева научила, — тяжело вздохнув, выруливаю со двора на главную дорогу.

Перед мысленным взором снова проносится картина, как Ева распахивает свои пухлые губы, чтобы поцеловать другого. Она даже не удосужилась дождаться, пока мы уедем. Жаль, я не видел лица ее ухажера, может быть понял, почему в очередной раз выбирают не меня.

Резко жму на педаль тормоза, чуть не влетая в Ауди, стоящую впереди нас на светофоре. Оборачиваюсь и смотрю на Матвея — он увлекся битвой резиновых динозавров, поэтому ничего и не почувствовал.

— Закажем пиццу, сын? — стараюсь, чтобы мой голос звучал более бодрее, чем мое внутреннее состояние.

— С хрустящей корочкой? — живо интересуется он.

— Да, как ты любишь, — получив искреннюю эмоцию радости, разворачиваюсь обратно, чтобы сконцентрировать все свое внимание на дороге во избежание непоправимого.

Виктория встречает нас на пороге квартиры, моментально включаясь в свою работу.

— Матвей, раздевайся. Ужин уже на столе, — пропустив смешок, решаю ее огорчить относительно домашней стряпни.

— Курьер с пиццей приедет через тридцать минут, — сняв куртку, нагибаюсь, чтобы развязать шнурки на своих ботинках.

— Но, как же… вы же сами… совершенно на вас не похоже… — лепечет пожилая женщина, явно не ожидавшая такого подвоха с моей стороны.

— Я вам плачу деньги и прошу выполнять то, что говорю, а остальное вас не касается, — прекращаю всякое негодование относительно собственного решения. — Буду у себя, надеюсь вы не будете отвлекать меня по пустякам.