— Говори, — покровительственно разрешаю я.

Даф расплывается в лучезарной улыбке и, вскочив с кресла, достает из сумки конверт и вручает мне. Я невольно перемещаюсь на несколько лет назад, в дом со стеклянными стенами, оказываюсь в гостиной с мраморными полами с черно-белым орнаментом. Моя последняя шахматная партия, и мои идеальные «розы», одетые в один цвет. Они рассажены вокруг стола и ждут моих распоряжений, неотрывно глядя на разложенные перед ними запечатанные конверты. Никто не заглянет внутрь, пока я не позволю, но мне некуда спешить, я жду... и смотрю через панорамное окно, как внизу воды озера Эри бьются о берег, но чаще я наблюдаю за собравшимися за столом, терпеливо ожидающими свое индивидуальное задание, за каждым из них. Я собираю Розариум в особенное время суток, когда свет падает так, что в отражении окна мне видна каждая эмоция, появляющаяся на лицах присутствующих. Это был мой маленький секрет, разгаданный только одной «розой», но она больше никогда не войдет в шахматную гостиную.

— Как ощущения, босс? — подтрунивает Дафни, возвращая меня в больничную палату. — Не думал, что тебе придется побывать на нашем месте?

— Немного непривычно, но забавно, — скупо отвечаю я.

Блондинка нетерпеливо кусает губы, ожидая, пока я вскрою конверт, и когда это происходит, перемещается в кресло.

Вытащив сложенный пополам лист, я пробегаю по расплывающимся перед глазами строчкам.

— Очки? — проницательно спрашивает Дафни, протягивая мне озвученный аксессуар, а я снова непроизвольно раздражаюсь.

Последний осмотр офтальмолога выявил очередное ухудшение зрения, вызванное глаукомой. Случай сложный, необратимый и неоперабельный. Без постоянных поддерживающих процедур через несколько лет мне грозит полная слепота. Меня это не пугает. Когда на мой мир опустится мгла, я без сожалений уйду в другой, яркий и красочный, и он будет не хуже, чем тот, что я оставлю во тьме.

Звучит безумно, и сегодня я и правда в это верю, еще не подозревая, как близок день перемен, когда уйти «без сожалений» станет мучительно трудно. Когда я буду готов отдать все, чтобы остаться хотя бы на секунду здесь, в этом гаснущем мире, глядя в глаза художнице, увидевшей меня таким, каким я сам никогда себя не знал.

Нацепив очки на переносицу, я снова возвращаюсь к содержимому конверта:

«Объект — Кристофер Хант. Тридцать два года. Родился в Кливленде. Женат на Элинор Хант, в девичестве Бартон. В настоящее время нигде официально не работает. До недавнего времени оплачивал счета из сумм, ежемесячно перечисляемых отцом супруги — Крейгом Бартоном…», — не дочитав, складываю листок и поднимаю на Дафни тяжелый взгляд.

— Я знаю, кто такой Крейг Бартон. Он владеет одной из крупнейших финансовых корпораций в штате. Мы сотрудничали какое-то время. На Бартона у меня ничего нет, и я не собираюсь переходить ему дорогу.

— Он владЕЛ корпорацией, Декс, — поправляет Дафни. — Крейг Бартон и вся его семья, за исключением старшей дочери, погибли в автокатастрофе полгода назад.

— В аварии как-то замешан зять-нахлебник? — осмыслив информацию, уточняю я.

— Нет, — отрицательно качает белокурой головой Даф. — Это случайность, но Кристофер намерен воспользоваться ситуацией в своих корыстных целях.

— Его жена — наследница?

— Нет, — снова отрицает гостья. — Наследник — ребенок Хантов. Элинор — единственный поручитель.

— И чего ты хочешь от меня? — сухо интересуюсь я.

— Она передала свои полномочия мужу. Теперь он распоряжается счетами и контрольным пакетом акций Barton Corporation, — отвечает Даф.

— Проясни, что ты предлагаешь мне сделать. Убрать женщину и ребенка и занять место ушлого мужа? Ты совсем свихнулась, Даф? — рявкаю я, начиная терять терпение. И это тоже побочное явление длительного лечения. Раньше я был куда сдержаннее. Но тогда у меняимелся полный контроль над каждым фактором собственной жизни, и власть, которую мнедавал финансовый успех.