– Стыдно.
– Давайте на кушетку, расскажете в потолок.
– Неудобно, как я разлягусь тут перед чужим человеком, – смутился парень.
– Падайте! Вы деньги заплатили, я врач. Чего меня стыдиться?
Спустя миг Митя вместил своё длинное тело на кушетку и заговорил.
Сон Мите Ушакову был всегда один и тот же. С самого раннего детства, сколько он себя помнил.
Тёмная птица билась в окно, требовательно, настойчиво. Она всё время меняла очертания, из легкой маленькой превращаясь в огромную и густую. Птица растекалась по всему оконному стеклу, как клей, пытаясь зацепиться когтями, желтыми, с чёрными траурными краями. Они проникали через стекло, тянулись к его горлу. Невозможно было пошевелить ни рукой, ни ногой, тело не подчинялось. Дикий ужас охватывал его, а голоса, чтобы кричать, не было. Он стремительно уменьшался до размера любимой плюшевой игрушки, теперь его легко было зацепить, когтями его подтягивали к стеклу, так что приходилось поворачивать в сторону голову, чтобы не раздавить лицо, распластанная щека, приплюснутый распахнутый глаз, он видел себя и с той стороны, и с другой. Когти крепко держали его, а тело птицы превращалось в розовую плоть, из которой вырисовывались женские груди, соски бесстыже торчали в разные стороны, дразнясь. Он больше всего на свете хотел жадно захватить их своим расплющенным ртом, но мешало стекло. Где-то сверху начинал раздаваться громкий размеренный стук клюва по стеклу, оно рассыпалось на мелкие крошки, Митя наконец с жадностью и сладострастием присасывался к груди, но потом случалось самое ужасное: подняв голову, он видел маму, и они вместе, он, мама, груди, птицы, летели в бездонный чёрный колодец.
Митя тяжело и часто дышал, дрожал всем телом. Под изумлённым взглядом Лены пациент скрутился всем телом бок, подтянул колени к груди, и обхватил себя руками, пытаясь закрыться. Лена прохладной ладонью коснулась его холодного, в испарине, лба.
– Пожалуйста, – попросил он.
– Митя, – тихо позвала она.
Парень вздрогнул, открыл глаза, очнулся, взгляд стал осмысленным. Митя резко сел, обессиленный. Первым делом он оглядел себя, как будто боялся, что забылся и сделал что-то неподобающее.
– Я вас напугал, простите.
Прокофьева была профессионалом своего дела, это было подтверждено опытом, дипломами и сертификатами, записью на месяц вперед и благодарностями пациентов, передававших её номер из рук в руки. Она вытаскивала из тяжёлых клинических депрессий и суицидов, но навык абстрагироваться от чужой боли так и не пришёл. Лена положила ладони на его свёрнутые широкие плечи, заглянула в глаза.
– Всё хорошо, – сказала она, – вы в безопасности. Это был просто сон.
Парень опёрся крупными ладонями о край кушетки и наклонился вперед, качнувшись, как будто собирался прыгнуть с края пропасти.
– Мама знала, что вас мучают кошмары?
– Я спал в проходной, конечно, знала. Я же кричал во сне, – Митя говорил, повернув голову в сторону, избегая смотреть в глаза. – Она меня насквозь видела. Откидывала одеяло, я был без трусов, простынь испачкана. Простите за эти подробности.
– За что же простите? Это были поллюции, – сказала Лена. – Это нормально.
– Это были улики, следы моего позора.
Вот он и сказал то, зачем пришёл.