Мать хватанула воздух ртом. Но тут же нашлась.
– Да ты пьяная! От неё же несет за версту, ты чувствуешь, Митя?
– Что?! – возмутилась соседка, – да я днём в рот не беру! А тебе б не помешало хоть иногда расслабиться. Вобла сушёная.
Митя представить себе не мог, что с его мамой кто-то может так разговаривать. Казалось, закрывшейся дверью её ударило по лицу.
– Она сама вошла, мам, я её не пускал. Не слушай её, пожалуйста! – сын бы всё отдал, чтобы залечить мамину рану от укуса соседки. Он даже осмелился протянуть руку и дотронуться до плеча матери, которая стояла у окна.
– Ах ты защитник, да ты же первый пустил сюда, стоял, слюни пускал, я всё видела, – мать приблизила к нему лицо с побелевшими от злости глазами.
Мама брезгливо отодвинула сына.
– Эту вонь отсюда не выветрить.
Митя смотрел, как она распахивала все окна. Но этого было недостаточно, она вперилась в сына, который тоже кинулся открывать окно в кухне, помочь, искупить.
– Да это же от тебя. Бога ради, избавь меня от этого.
Митя не понял, что ему делать.
– В душ! – показала мать тупице.
Стоя в душе и взяв мочалку в руки, Митя тёр с остервенением своё непослушное тело и глотал слёзы. Людмилино тело картинкой стояло у Мити перед глазами. И эта картинка не стиралась. Лил на восставшую предательскую плоть ледяную воду, ненавидя себя.
Отдернув занавеску, мама смотрела Мите ниже талии. Он закрылся мочалкой, мать зло деернула его за руки.
– Мойся, чтоб я видела!
Под её взглядом Митя тёр свой позор. Мать выхватила мочалку и тёрла сама, затем швырнула мочалку в раковину. Вышла. Митя прислонился к холодному кафелю и заплакал.
А спустя месяц он узнал, что детей у тёть Любы забрали в детдом по сигналу бдительных соседей.
– Это была не мама, не по её вине! Наверняка, тёть Люба и правда пила, – сказал Митя.
Лена ничего на это не ответила. Её другое интересовало.
– Скажите, Митя, мама часто наблюдала за вами, дотрагивалась, пока вы принимали душ?