Обессиленно опускаюсь на диванчик. И даже не знаю, что ответить. Мы же такая идеальная пара с Василиди. Тоня с Алиной в курсе истинного положения дел. А вот своими признаниями давать Никите оружие против себя я не намерена. Слишком опасно. Пять лет прошло! Целых пять лет! Человек мог измениться.

— Я люблю тебя, — смотрит прямо в упор. Давит взглядом. Словно пытается высмотреть в моих глазах ответное признание.

— Уже поздно говорить о чувствах, — мотаю я головой и даже хочу зажать ладонями уши, чтобы не слышать ни единого слова. Почему сейчас, а не пятью годами раньше?!

— Я только тебя любил всю жизнь, Яна. Ты мне снилась по ночам все эти годы…

— Мы не можем… Архип меня не отпустит, — тяну жалобно, пытаюсь объяснить очевидное. — Мало ли, что ты решил. Уже поздно.

Никита негодующе крякает, а из рук Дуськи падает в раковину кружка.

— Ты не порезалась? — подскакиваю я, оглушенная звоном. И видя, как по пальцу подруги стекает тонкая струйка, начинаю судорожно искать бинт и перекись.

— Не суетись, — просит меня Евдокия, и я неожиданно замечаю слезы на ее щеках.

— Так сильно поранилась? — ахаю, глядя на плачущую подругу.

— Ты с ума сошла, — всхлипывает она. — Все можно исправить. Пока еще есть время. Зачем ты отталкиваешь Никиту? Чтобы обоим страдать до конца жизни? Очень романтично! И очень глупо!

— Дуся, не лезь, — прошу я. Хочу заорать от безысходности. Разворачиваюсь, желая только одного. Выскочить из этой кухни. Из этого дома! И никогда больше не встречаться с Макаровыми. Архип убьет меня!

Развернувшись, натыкаюсь на широкую грудь Никиты и сразу попадаю в кольцо его крепких рук.

— Яночка, — шепчет мой любимый. — Ничего не бойся. Вон у нас сколько помощников. Но я тебя в любом случае отобью у этого козла.

— Поезд ушел, Никита, — всхлипываю, стараясь вырваться из стального захвата. Вдыхаю запах, все такой же родной и желанный. И неожиданно понимаю, что пропала.

Утыкаюсь лицом в Никиткину грудь и реву, словно маленькая. Ничего не забылось и не ушло. Как там Архип говорит? На старые дрожжи?

С трудом отлипаю от самого желанного мужчины.

— Прости, — лепечу еле слышно. Опустив руки, застываю отстраненно.

И если ум приказывает бежать к детям и Архипу, то душа воет от безысходности. А сердце сковывает тоска.

Обречена.

Мы оба обречены.