Я поспешил на этот вопль и увидел двух ревизоров, один из которых громко звал меня. Я подошел и представился. Крикливый ревизор подозрительно спросил:

– Ты кто такой? Почему не знаю? Признавайся, сколько «зайцев» везешь?.. Как ни одного?! Не может быть! Здесь всегда «зайцы» с билетами на электричку пасутся, сейчас мы их оштрафуем, и тебе наука будет!

Но, к его удивлению и моему облегчению, «зайцев» в моем вагоне не было, и ревизоры несолоно хлебавши проследовали дальше.

Во время следующей поездки у меня уже лежала бутылка коньяка, и когда по прибытии поезда в Ленобласть в вагоне раздался крик:

– Проводник, где ты там?! – я поспешил навстречу и предложил ревизорам посидеть в служебном купе отдохнуть.

Отдохнули они хорошо, почти до самого Ленинграда, где с не очень большим желанием встали и продолжили свою нелегкую работу. Зато в следующие поездки, слыша вопль: «Проводник!» – я появлялся, и ревизор Саша сразу умолкал. Поздоровавшись со мной, он переходил в следующий вагон.

Но в данную поездку этот вопль был для меня еще в новинку и изрядно воздействовал на психику. Когда около восьми вечера мы остановились у перрона Финляндского вокзала, моя напарница, доверив мне высадку пассажиров, сидела и зашивала дыры в наматраснике. На вопрос, зачем она это делает, девушка коротко ответила:

– Увидишь.

После выхода всех пассажиров наш состав отогнали на двести метров и поставили на запасные пути. И тут я узрел интересную картину. Из всех вагонов появились проводники. Они по двое тащили набитые пустыми бутылками наматрасники. Валя тоже торопилась: до закрытия магазина, принимающего бутылки, осталось всего ничего. Пробежав сквозь вагон и сложив всю тару в наматрасник, мы поспешили в магазин, который располагался практически у вокзала. Тащить груз, весивший больше тридцати килограммов, было тяжеловато, но дело того стоило. В магазине мы сели в конец очереди из таких же сдатчиков. Мне такая ситуация не очень понравилась, и я подошел к подозрительному типу бомжеватой наружности, помогавшему скупщику:

– Слушай, мужик, можно это как-то побыстрей оформить?

– Конечно. Сдавай по десять копеек бутылку, я сейчас все приму.

Я поднял удивленную Валю, и мы быстренько затащили наматрасник с заднего входа, где бутылки были сосчитаны и нам выдали деньги в размере четырнадцати рублей. Мы побежали в вагон за следующей партией тары и получили еще десятку. Если учесть, что мой аванс в больнице равнялся тридцати рублям, то заработали мы с Валей очень неплохо. После этого помчались в ближайший гастроном, где и оставили все эти деньги, закупив всякой вкуснятины для себя и своих родных.

Когда мы с Валей подошли к вокзалу, я обратил внимание на бабушек, торгующих ягодами. Посмотрев на цены за чернику, я схватился за голову: таких цен в нашем городе нет. И тут у меня родилась идея для моего товарища Амелина, который страдал от нехватки финансов. Идея заключалась в том, что, приезжая на конечную станцию в небольшом лесном поселке, где я был только позавчера, можно за бесценок покупать ягоды, а затем продавать их здесь торговкам. Для этого надо только перенести купленные ягоды из одного состава в другой – и завтра они уже будут в Ленинграде.

На следующий день я выложил эту идею Амелину. Тот был в восторге и немедленно предложил мне еще один план по заработкам: закупить пару ящиков пива и продавать с наценкой. Мне эта идея не понравилась, и я сказал, что этим заниматься не собираюсь.

У нас было два дня выходных, которые я провел дома за учебниками, стараясь воспроизвести в памяти все, что помнил по трансплантологии и по последним эндоскопическим хирургическим методикам, старательно записывая все в клеенчатую общую тетрадку.

Выходные пролетели быстро, и на этот раз мне опять предстоял рейс в Ленинград, но это был уже совсем другой маршрут. Посадка состоялась около девяти часов вечера. Все пассажиры ехали до конечной станции, и поэтому до Питера нас практически никто не тревожил. Только вечером я раздал постельное белье, а утром напоил пассажиров чаем. В этом рейсе со мной была напарницей женщина уже пенсионного возраста, которая с удовольствием переложила все обязанности на меня и, попивая чай в купе проводника, рассказывала о том, какая нынче невоспитанная молодежь пошла. Рано утром мы прибыли в Ленинград, и после высадки пассажиров наш состав отправили на дневную стоянку в «Рыбацкое», тогда еще самую окраину Ленинграда. Я тем не менее позвонил своей тетке и отправился в центр просто поболтаться по городу. Погуляв по Невскому проспекту и заглянув в Гостиный Двор, отправился к тетке на Васильевский остров, где и провел остаток дня. Обратный рейс также прошел без особых проблем.

Но в депо меня ждала негодующая бригадир одного из рейсов. Ей не понравилось поведение двух наших девушек, которые, вместо того чтобы работать, уединялись в служебке вместе с понравившимися им молодыми людьми, и чем они там занимались, одному богу известно. Может, если бы девочки делали это менее демонстративно, скандала бы и не было, но тут коса нашла на камень, а все претензии высказали мне. Пришлось проводить беседу с девицами. Со стороны, наверное, было очень интересно смотреть на это: парень шестнадцати лет поучает девятнадцатилетних девушек, как они должны себя вести и что следует делать на работе. Девушки вроде перепугались, когда я объяснил, чем могут закончиться их развлечения, и обещали в будущем вести себя скромнее, но мне все равно казалось, что придется их убирать из отряда, иначе проблемы возникнут. Мой командир, между прочим, ловко уходил от таких разговоров, свалив все на меня. Мол, как комиссар именно я должен заниматься такими делами.

Постепенно все наладилось. Большинство наших товарищей работали хорошо. Пришлось уволить только одного второкурсника, который никак не мог понять, что работать все время пьяным никак не получится. И то Амелин старался защищать его до последнего, хотя я говорил, что лучше мы уберем его, чем этим займется отдел кадров депо. Девушки же продолжали свои развлечения, но делали это не так открыто. Похоже, бригадир махнула на них рукой и больше по этому поводу ко мне не обращалась.

Когда мы с Амелиным в первый раз вместе поехали в рейс, я наблюдал, как он, пыхтя, затаскивает в вагон два ящика пива. Я должен был отдыхать первым и ушел после посадки спать. Через четыре часа я встал, чтобы поменять Амелина, и обнаружил следующее. У него в купе около столика на полу стояло штук восемь пустых бутылок, а сам он был слегка навеселе. Командир объяснил мне, что торговля не идет, он не может продать людям пиво дороже, чем оно стоило, совесть не позволяет, и поэтому с горя решил выпить все сам. Он, конечно, предложил мне присоединиться к этому делу, что я с удовольствием сделал. Было очень душно, и бутылочка пивка оказалась очень кстати. Я пил пиво и думал, что в моей первой жизни после определенных событий в нашей стране совесть позволяла многим людям гораздо больше.

Но зато по прибытии на конечную станцию Амелин скупил всю чернику, которую смогли принести женщины, работавшие на железной дороге, и заставил ведрами все рундуки под сиденьями в служебках. Пока мы ехали назад, он все считал, как герой известной сказки, как он будет умножать свои богатства. И действительно, через день в Ленинграде он продал всю чернику торговкам у вокзала в два раза дороже, чем покупал. Они брали по такой цене охотно, потому что сами продавали еще в два раза дороже, причем им не надо было идти в лес и собирать ягоду.