К тому же Световид ясно сказал: «В крайнюю». Не иначе как знал весь местный народец от и до, и что он, кроме одного из обитателей, весьма негостеприимен к припозднившимся путникам – тоже знал. Получалось, что я сам дурак – столько времени угробил впустую.

– Сейчас бы давно спал и десятый сон видел,– ворчал я, с трудом одолевая глубокие сугробы на пути к заветному крыльцу.– Ну и ладно. Теперь только бы там не было собаки и хозяева оказались посговорчивее. Погоди-ка...

Мне вдруг припомнилось, что Световид сказал в заключение что-то еще. Ну да, он конкретно указал, с какого боку эта изба расположена, вот только очень невнятно, а переспросить я не успел в связи с его внезапным исчезновением. Так с какого? Вроде бы больше походило, что он сказал с правого. А может, и с левого. Ну да, точно, с левого. А эта как стоит? Все правильно.

И я еще быстрее устремился вперед.

Как ни удивительно, но мои пламенные пожелания на небесах услышали. Собаки действительно не имелось, а сама Гликерья, внимательно меня выслушав и не возразив ни единым словечком, сказала лишь, чтоб я, покамест она будет отпирать, отошел от двери на десяток шагов да, когда она ее отворит, трижды перекрестился, а уж после заходил.

К этому времени я был готов делать что угодно – кукарекать, блеять, сесть на шпагат и даже пообещать завтра же податься в монастырь, а уж такую мелочь, как перекреститься...

Дверь боязливо скрипнула, образовав узкую черную щель, затем открывающая, видя, что я стою, как сказано, в десяти шагах, слегка осмелела, приоткрыла пошире, и в образовавшемся проеме показалось страшное лицо, глядя на которое я невольно отшатнулся.

Чтобы стало понятно, до какой степени оно меня напугало, скажу только, что я в этот миг всерьез призадумался – а может, мне и впрямь плюнуть на собак да податься еще в какую-нибудь избу. Пусть все уговоры о ночлеге придется вести заново, зато есть надежда, что я доживу до утра. А если и замерзну, то, по крайней мере, безболезненно и на свежем воздухе.

Интересно, какого черта эта мадам даже не полюбопытствовала, не упырь ли я? Уж не потому ли, что не испытывает страха перед коллегами по неблагодарному ночному ремеслу?

Нет-нет, я не утверждаю, что выглянувшее создание было столь страшным или жутко уродливым. Более того, у него имелось явное сходство с обычным человеком, но какое-то ненастоящее. Карикатурное, что ли. Причем во всем, начиная с явно покойницкого цвета лица, и, судя по зеленоватости, в которую переходила желтизна, этот покойник должен находиться в гробу не меньше недели.

И еще глаза. Было в них что-то... нечеловеческое. Или нет, не совсем так – просто дикое, шалое, безрассудное. Я никогда не видел настоящих сумасшедших – как уже говорил, у отца иная специфика, связанная с глазами, а не с душами,– но едва я всмотрелся в них, как нехорошее предчувствие предупреждающе кольнуло меня, и весьма чувствительно.

Вообще-то, будь это в моем родном двадцать первом веке, я бы уверенно заявил, что передо мной наркоманка, только что принявшая изрядную дозу какого-то сильнейшего психотропного средства. Но я находился в шестнадцатом, судя по тому, что Световид еще жив, так что наркотики отпадали. Ну разве что мухоморы с голодухи...

– И чаво застыл аки столп? – ворчливо осведомилось выглядывающее из-за двери существо.– Крестись давай, а то сызнова затворю.

Преодолев оцепенение, я поднес руку ко лбу. Крестился я неторопливо и тщательно, можно сказать, со вкусом, чуть ли не втыкая ледяные пальцы в лоб, живот и плечи.

После третьего раза дверь распахнулась еще шире, и существо предстало передо мной в полный рост.

Мне стало еще тоскливее.

Одежда, которая была на Гликерье – отчего-то захотелось назвать ее бывшей,– вполне катила на обрывки савана. Когтей на пальцах я, правда, не заметил, но не факт, что она их не спрятала. То-то она кутается в свое тряпье. Так сказать, чтоб не спугнуть раньше времени.

– А сеновал у вас есть? – попытался я найти приемлемый выход из данной ситуации.

– На сеновале ты и впрямь к утру окочурисся,– сурово заметила Гликерья.– А изба хошь и не больно-то протоплена, ан все едино – лучшей, чем на дворе.– И поторопила: – Давай-давай, шевели лаптями-то.

И я дал.