Он пустил мне по столешнице бумагу. Что там, ну-ка? Подписка о неразглашении? Да легко! Сколько я в своей прошлой жизни подобных бумаг подписал. Я бегло пробежал глазами напечатанное.

— Ручка есть? — опа… Папа метнул мне в голову тяжелый в золотом корпусе «Монблан». Я легко поймал его в воздухе.

— Ну зачем же это мальчишество, — покачал я головой. — Реакцию мою проверять не надо, она у меня в порядке.

Я снял колпачок, обнажив перо.

— Да, кстати, — поднял я глаза на папу. — Роспись своя, или образец есть?

— Теперь своя. Которой будешь пользоваться, отработать бы надо.

— Уже, — я встал из кресла, положил бумагу на стол и росчерком вывел замысловатый вензель. — Пойдет?

— Пойдет, — папа спрятал бумагу в папку.

— А расписка о добровольном согласии на работу на Имперскую Безопасность и тэ дэ, и тэ пэ?

— Не паясничай. Я тебя вербовать не собираюсь, и любому, кто обратится к тебе с таким предложением, натяну глаз на жопу. В конце концов, ты мой сын, а человеческого мусора для стукачей у меня достаточно.

— Ну по крайней мере, я доказал, что могу принимать участие в вашей, точнее в нашей работе. Так что можете меня привлекать по мере надобности. Мозг офицера в теле ребенка — вундервафля, которой у противника нет.

— Вундер…что? А, ты опять со своими вульгаризмами… Нет, для дел службы я тебя привлекать не буду. А вот для семейных, о которых посторонним знать не обязательно — попрошу, приказать не могу, сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул я. — И заранее согласен.

— Тогда…