– Я вас навещу, как только смогу, – негромко пообещала Леора.

– Прокляну! – выплюнул дядя ей в спину. – Да как ты?!

«Как ты?!»

Как, как? С огромным трудом. Чего стоило только в корпус поступить. Чего стоило стать лучшей. Пробиться в группу и снова стать лучшей. И лишь потому, что отличникам при распределении всё же дают выбор.

Правда, справедливости ради, в телохранители к маркграфу никто сломя голову не рвался – всё же боевой генерал. Да такой боевой, что двое его предыдущих охранников где-то там, на полях, и остались. Но, так или иначе, а любой к нему на службу не попадёт.

И кто это может оценить? Разве только такие же кадеты, да и те решили, что у Недил амбиций слишком много. На войне карьеру, конечно, сделать легче, но там ещё и умирают.

***

Ночью оружие в столице имели право иметь при себе только патрульные городской стражи и срочные вестовые. Днём пожалуйста, сколько угодно, хоть гаубицу волоки, никто слова не скажет, если, конечно, на это соответствующее разрешение есть. А после захода солнца за одно ношение шпаги или рапиры могли даже офицера забрать. Логика такого правила многим казалась сомнительной. Но, во-первых, директива эта была выпущена ещё лет триста назад, а пересмотреть её никак руки не доходили, а, во-вторых, закон на то и закон, чтобы соблюдать его вне зависимости от логичности.

Ну и обходить, естественно. Дворяне на любые условности плевали всегда и во все времена. Горожане же, выходя на улицу по темноте, прихватывали с собой деревянные дубинки, кастеты или ножи, чтобы «ветчинки порезать» – всё это за оружием традиционно не считалось. Видимо «недосчитавшихся» никогда такими дубинками по голове не гладили и кухонные ножи под рёбра не совали.

Леора к горожанам себя не относила, а закон уважала, потому и оказалась в переулке с голыми руками сразу против трёх невежд, которые от неё явно чего-то хотели, но о желаниях своих ни сказавших ни слова. Не считать же за объяснение ту самую дубинку, прозванную развесёлыми лердаргардскими жителями «уравнителем», летящую прямёхонько в висок!

От деревяшки кадет увернулась, великодушно позволив ей звонко, но бесполезно тюкнуть о стену, а вот дальше стало кисло: обороняться безоружной рукой в корпусе не обучали. Конечно, кое-кто из парней увлекались борьбой, но Недил к ним не лезла, потому как, при всём желании и упорстве, первой быть не могла, да и десятое место ей не грозило – стати не те.

В общем, увернувшись и отскочив к дому, чтобы по всем правилам фехтовального искусства не дать противнику за спину зайти, Леора оказалась один на один с длинным, узким, изъеденным частой заточкой ножом и громилой, сжимавшим его в кулаке – двое других бугаёв держались позади.

– А ну, господин хороший, – просипел тот, что с ножом, видимо, сходивший тут за главаря, – давай, что там у тебя ни на есть.

Недил на это даже отвечать не стала. И не потому, что язык к нёбу прилип, хотя во рту и впрямь сразу как-то очень сухо сделалось. Просто вряд ли молодчики поверили бы, будто у неё при себе и медной монеты нет. Да и сообрази они, что кадет никакой не «господин», кто знает, как дело обернётся.

– Гля, парни, как перетрухал-то, – гоготнул главарь, – аж штанишки обмочил небось. Да не боись, не тронем, нам просто выпить хотца.

– Ну так и попросили бы по-человечески, – раздался откуда-то слева, из переулочной темноты, мужской голос. Леора вместе с громилами на говорившего, конечно, обернулась, но ничего, кроме смутного силуэта, не увидела. Зато монету – полновесный серебряный лердар – смачно шлёпнувшийся в жирную, по щиколотки, грязь, рассмотрели все. – Надеюсь, этого жажду утолить хватит?

Главарь глянул на Недил, на тёмную фигуру, кивнул подельнику, веля подобрать монету, губы облизал, снова покосился в темноту.

– Да как тут враз-то скажешь, господин хороший? – сипнул, утирая нос предплечьем руки, в которой нож держал. – Теперь-то вас двое, значица, и пошлина того… двойная.

– Молодец, – весело похвалил неизвестный, – считать научился. А Добрую книгу читал? Сказал же святой Сцепиус: «Довольствуйся малым!».

– Чегой-то говорите, не пойму, – озадачился громила.