– Хорошо.
Я повесил трубку.
Он приехал, когда я выпил половину бутылки и уже был пьяный. Открыл ему дверь, он взглянул на меня.
– Что с тобой?
Мы прошли в комнату. Присели. Я рассказал ему всё, а под конец… заплакал – впервые заплакал при нём.
Кир, как мог, начал меня утешать. Было видно, что такого он не ожидал и сам был растерян.
Мы просидели весь день. Я изливал ему душу, а он успокаивал меня – говорил, что всё ещё будет хорошо, что если назначили новые препараты, то они обязательно помогут, надо только подождать, что не надо отчаиваться и тому подобное. В конце концов я практически поверил ему.
Мы вместе с ним допили бутылку, потом пошли пить чай. Долго курили, сидя прям на кухне, и разговаривали. В общем, в итоге я успокоился и провожал его уже практически в нормальном состоянии.
…
Настал понедельник… А между тем время шло своим чередом. Январь закончился, начался февраль, закончилась рабочая неделя, наступила пятница. В очередной раз вернувшись с работы, я разделся, скинув вещи на кресло, прошёл на балкон.
Сейчас вечером было уже светло. Солнце ещё не успело зайти за горизонт, но за домами его не было видно, небо освещали невидимые лучи небесного прожектора. Было ещё довольно холодно, хотя всё же чувствовалось, что зима шла на спад и за ней невидимыми шажочками кралась весна. Птицы, ощущая прибавление света, начинали щебетать – сначала робко, но где-то уже более уверенно. Чирикая, в грязном снегу резвились воробьи, то и дело взлетая, устраивая свои игры… Ещё долго было до настоящей оттепели, но чувствовалось, что природа была готова пробудиться от сна, чтоб наконец вздохнуть свободно и закричать трелью птиц, зажурчать руслами ручьёв и закапать капелями.
23.
Весь февраль Наташе становилось хуже, не помогал ни новый курс, ни те препараты, которые я не переставал ей брать. Она гасла на глазах. Врач говорила мне, чтобы я готовился к худшему, но я отчаянно не хотел в это верить.
Я продолжал каждые выходные навещать её, старался быть бодрым, вроде бы это получалось, но когда я возвращался домой, мне становилось плохо, меня мучили депрессии.
На работе я тоже не мог найти себе место. Все уже знали, что со мной происходит, и относились с пониманием, не нагружая лишней информацией.
Я не мог смотреть, как она мучается. Я начал покупать обезболивающие препараты, которые по моей настоятельной просьбе выписала врач и которые хоть как-то ослабляли её боли.
Теперь я проводил с Наташей больше времени – приезжая в обед, я уезжал, уже когда больница для посетителей начинала закрываться.
Невозможно передать все мои чувства. Мне было тяжело всё – и видеть её такой, и ходить на работу, и оставаться одному, ночами я плохо спал. Все сны превратились в один нескончаемый бред, в своих сновидениях я с каким-то непередаваемым упорством искал неизвестное целебное средство, которое существовало где-то и которое могло спасти. В конечном итоге в навязчивых поисках я нашёл его. Мне просто нужно было всего лишь сказать три слова – что я её люблю, я никогда не говорил ей этих слов…
Тогда, проснувшись, помню, я ещё целую минуту радовался, что наконец отыскал тайное лекарство, пока окончательно не пришёл в себя и не возвратился в неотвратимую реальность.
Наступил март. Как-то в очередной раз я пришёл к ней. Разговаривая с Натальей, я давно перестал говорить о том, как мы с ней заживём, когда она выздоровеет, куда-то поедем и прочее – ей от таких речей становилось только хуже, она не верила ни единому моему слову, да и я, конечно, не верил, перестав наконец, к её радости, рассказывать подобные небылицы. Всё чаще я просто спрашивал о её здоровье, как она проводит время без меня, мы обсуждали книги, которые она прочитала и которые я продолжал ей носить.