Эпилог

Весна года семь тысяч семьдесят первого от Сотворения мира[166] пришла чуть позже ожидаемого, но зато — как же она была хороша! В три дня звонкой капелью истаял ноздревато-серый снег, после чего всего лишь за неделю повсеместно установилась теплая погода, и на полях и ветках деревьев проклюнулись первые зеленые ростки. Да и дышалось как-то удивительно вольготно. А все потому что в воздухе кроме терпкого и волнующего запаха весны витало послевкусие большой победы: московские рати, тоненькими ручейками собравшиеся в Великих Луках, всесокрушающим кулаком смяли жидкие пограничные заслоны, быстро добрались до жемчужины Великого княжества Литовского — города Полоцка — и взяли его в плотную осаду. На одиннадцатый день взяли сам город, еще через пять пал и Полоцкий замок, как ни старался великий гетман Радзивилл этому помешать (что его три тысячи шляхетского ополчения против сорокатысячной поместной конницы?). Тяжелые пушки-стеноломы Большого наряда и правильное командование войсками не оставили гарнизону и тени шанса… Победа! Быстрая, сокрушительная, обошедшаяся удивительно малыми потерями, — она подняла величие царства Московского на новую высоту, а заодно вызвала тревогу у всех недоброжелателей.

— Такоже великий государь повелел перелить часть серебряной утвари, взятой в костелах папистов, в купель великую, коей, по слухам, желает поклониться собору Успения Пресвятой Богородицы…

— Довольно.

Комнатный боярин митрополита, сопровождавший победоносное войско в его походе (вернее, один из многих, кто это делал), тут же послушно замолчал.

— Много ли горожан умучили?

— Нет, владыко. Пятерых ростовщиков под лед сунули, остальному же племени иудейскому под страхом смерти было указано покинуть город. Да служилые татары монахов-бернардинцев и доминиканцев[167] где-то с половину посекли. К полякам гарнизонным и немчинам-наемникам великий государь отнесся с милостью, некоторых даже принял на службу. Их начальных людей, ротмистров, одарил шубами собольими и словами ласковыми, после чего всех отпустил.

— Вот как. А что же набольшие люди Полоцка, боярство да купечество, горожане именитые, мастера?

— Всех в полон определили.

Выслушав доверенного боярина до конца и благословив на дальнейшую службу, архипастырь всея Руси Макарий коротко помолился во спасение тех несчастных, кто попал под гнев великого государя. Католиков ждала худшая участь из всех: долгий полуголодный путь в Персию, затем один из помостов на рынке и ошейник раба, из коего их освободит одна только смерть. А вот литвинов, не изменивших вере православной, особенно мастеров да пахарей, ждала новая жизнь на землях царства Московского. Остальным тоже могло повезти… Особенно если он за них попечалуется!.. Иоанн Васильевич от быстрой победы ныне пребывает в хорошем духе и изрядном веселии — глядишь, и не откажет.

— Владыко.

Убедившись, что митрополит его услышал, монастырский служка продолжил:

— Боярин Андрей просится до тебя.

— Зови.

Вместе с воином в покои проник запах конского пота, доспешного железа, смазанного бараньим салом, сыромятной кожи и легкой сырости — за окнами как раз шел противный мелкий дождь. Благословив своего комнатного боярина, Макарий выразительно кивнул ему на исходящий медвяным ароматом сбитень и терпеливо подождал, пока чарка опустеет.

— Говори.