— Тут человек, — совсем тихо проговорила одна.

— Вижу, — другая. Всего я насчитала четыре белки, хотя, возможно, где-то за еловыми ветвями пряталось ещё несколько.

Смешные такие, говорят — моськи едва шевелятся. Правда сама ситуация не смешная — тут белки разговаривают!

— И чего он к людям ходит? — спросила, взяв себя в руки.

— Кто — он?

— Волк.

— Ой, да там така-ая исто-ория! — возможность посплетничать, кажется, отвлекла белок от страха перед моей людской персоной. — Девчонка ему понравилась — дочка кузнеца. Любовь там только эта… как её?

— Платоническая, — подсказала другая белка.

— Ага! Платоническая, он же волк…

— Не волкодлак? — уточнила.

— Нет! Уже лет десять как просто волк. Потому, может, и дурак такой! Волкодлово племя к человечьим не суётся, никто обплёванным быть не хочет!

— В смысле?

— Да люди! Мерзкие они! Ой… — самая разговорчивая белка сложила лапки на морде, прикрывая рот.

— Ты не переживай, продолжай!

— Злые! — не стала отмалчиваться другая белка. — Совсем лес не уважают! Вот и Волка в кандалы, да на площадь — на потеху! Ироды! Он же тоже с душой, с разумом! На двух ногах ходит, несчастный, застрял в шкуре своей…

— А чего он к людям-то ходит? — попыталась вернуть основную линию сплетни. Волк, получается, был волкодлаком, оборотником, но почему-то застрял в своей шкуре, ходит на двух ногах… так, ладно, с этим потом разберёмся.

— Говорим же — полюбился в дочь кузнеца. Плато… Плани…

— Платонически, — подсказала.

— Платонически! Волк, он у нас творческая душа! Музыкант! Ему эту подавай, как её…

— Музу? — предположила.