Аргументируя, Майк превращался в логическую машину, с которой не поспоришь.

— Ты прав. Сказано — сделано. Как только вернусь, назначим дату. Согласен?

— Согласен, — осторожно ответил он. — Но ты так и не сказала, сколько пробудешь там.

— Сейчас я не могу сказать точно… меньше месяца.

— Но разве мы не решили договориться о точном сроке?

— Конечно, решили. — И я поспешила все объяснить: — Чтобы знать, сколько времени мне потребуется, нужно время… — На линии воцарилась тишина. Я спрашивала себя, не испытывает ли Майк затруднений с расшифровкой моего невольного каламбура. — Милый? — спросила я. — Ты там?

— Да, но это мне не нравится. Я хочу знать, надолго ли задержится моя невеста на другой стороне океана, черт побери. Capici?

Майк иногда вставляет в разговор испанское словечко, а у него получается итальянское, из тех, что можно услышать только в Бронксе.

Об этом и о многом другом размышляла я в четыре часа утра, созерцая далекие городские огни, видневшиеся сквозь темный сад, и чувствуя, что меня отделяет всего одна стена от Ориоля.

Я понимала: Майку не понравилось, что я не назвала ему точной даты моего возвращения. Но мне казалось, что я могу держать его под разумным контролем. А в понедельник я поговорю со своим шефом. Попрошу зарплату внештатного сотрудника. Возможно, он не сможет гарантировать, что я вернусь на ту же должность. Однако я имела хорошую репутацию, а в моем возрасте найти работу не проблема. Это не тревожило меня.

Мария дель Map. Проблемы сосредоточились в ней. Моя мать не желала присылать мне доску, и я знала, что она не сделает этого, хоть умри. Кое в чем мы с ней похожи. И за доской мне придется лететь в Нью-Йорк самой. Черт возьми! Доска моя! Ведь я не просила у матери того, что принадлежало ей.

Меня волновало ее отношение к происходящему. Конечно, она не отличалась особой уравновешенностью, но я заметила, как дрогнул ее голос, стоило мне сказать, что я остаюсь.

Алиса. В отношении к ней матери было что-то сугубо личное. И я сообщила матери, что звоню из гостиницы. Мне даже и думать не хотелось, как она отреагировала бы, узнав, что я поселилась в доме матери Ориоля. Уверена, между ними произошло что-то такое, о чем мать никогда не рассказывала мне и не собиралась этого делать. Конечно, это случилось давно. Теперь, возможно, ей остается только открыть шкатулку со своими секретами. Необходимо привести убедительные доводы, чтобы заставить ее послать мне доску. Если не удастся, поеду за ней сама, внезапно, не дав матери времени спрятать ее… Размышляя обо всем этом, я, наверное, и заснула.

Когда я проснулась, в комнату сквозь щели в жалюзи проникал солнечный свет.

Я не сразу освоилась. Ведь это была не моя квартира и не родительский дом на Лонг-Айленд. Я находилась в Барселоне, в доме Ориоля! Было воскресенье, пятый день моего пребывания в городе, хотя мне казалось, что я приехала уже давно.

Я ощущала голод и безудержное желание встретиться с синеглазым мальчиком.

Приняв душ и приведя себя в порядок, я спустилась на кухню в надежде встретить там Ориоля, однако увидела Алису.

— Доброе утро, дорогая. — Она улыбнулась и поцеловала меня. — Вчера ты поздно вернулась.

Алиса схватила меня за руку, и ее взгляд начал искать кольцо. Я тоже пожелала Алисе доброго утра. Она заговорила, глядя мне прямо в глаза:

— Алхимики считали рубин горящим камнем, карбункулом. Да, то же название носит эта дрянь, используемая биологическими террористами [5]. Она вошла в моду в твоей стране. У вас ее называют «antrax». Слово «карбункул» по отношению к драгоценным камням давно не употребляется. В словарях этого значения ты не найдешь. Его использовали в оккультных науках, и происходит оно от слова «carbunculus», которое означает «пламенеющий уголь» и относится к внутреннему огню этого камня.