Глава 4

Если бы его попросили предсказать будущее девушки вроде Терезы Пейнтер, что бы он напророчил ей? Дети вроде нее, размышлял Вексфорд, оправляясь от шока, дети вроде малышки Пейнтера начинают жизнь с клеймом предрасположенности к убийству. А второй родитель, родичи-доброхоты и жестокие одноклассники часто только усугубляют дело. Однако до сегодняшнего дня полицейскому и в голову не приходило задумываться о судьбе этого ребенка. Теперь же, проследив события шестнадцатилетней давности, он понял, что счел бы эту девушку счастливой, если бы ее ждала судьба безвестной фабричной работницы, не исключено, что и с парой приводов за мелкие провинности.

А вместо этого Тереза Пейнтер, очевидно, получила все высшие блага цивилизованного общества: отменные мозги, отличное образование, красоту, дружбу людей вроде викария и любовь его сына.

Вексфорд воскресил в памяти первый из трех раз, когда ему довелось видеть миссис Пейнтер. Было это без четверти восемь вечера того самого сентябрьского воскресенья. Он и его сержант постучали в дверь внизу лестницы, ведущей на второй этаж каретного сарая, и миссис Пейнтер спустилась, чтобы открыть им. Какая бы ни была тогда мода в Лондоне, молодые женщины Кингзмаркхема продолжали сворачивать волосы в толстый валик надо лбом, выпуская на плечи туго закрученные кудряшки. Не была исключением и супруга Пейнтера, натуральная блондинка с напудренным личиком и губками, едва тронутыми красной помадой. Респектабельные провинциальные матроны не пользовались тушью и тенями для век в пятидесятые годы, а миссис Пейнтер была исключительно респектабельна. Кажется, респектабельность вообще была единственной чертой ее характера. На сухой тонкой коже уже начали образовываться морщинки, выдававшие привычку неодобрительно поджимать губы, а подбородок был всегда приподнят, точно голова ее вскинулась в негодовании, да так и застыла.

К полицейским эта женщина относилась примерно так, как другие относятся к мышам или тараканам. Когда они поднялись наверх, ответы на их вопросы она перемежала сетованиями на то, какой это позор – полиция в доме. А таких пустых, невыразительных голубых глаз, как у нее, Вексфорд не видел больше ни у кого в жизни. И ни разу, даже когда Пейнтера уже уводили, она не выразила ни малейшей жалости или сострадания – лишь неизбывный ужас перед тем, что скажут люди, когда узнают, что ее мужа забрали на допрос в полицию.

Значит, она все же не так тупа, как он тогда подумал. Где-то в этой хорошенькой респектабельной мышке и ее похожем на гориллу муже таился тот источник, из которого почерпнула свои таланты их дочка. «Очень способная девушка», сказал о ней Арчери так спокойно, точно это было в порядке вещей. «Господи боже мой, – подумал Вексфорд, – а я-то как хвастал, когда моя собственная дочь получила восемь «О» по всем экзаменам… Бог ты мой! И что это еще за современные классики такие? Писатели, что ли?» Однако его не оставляло сомнение, что под таким замысловатым и нарочито обманчивым именем может укрываться философия или даже политическая экономия. Нет, нельзя обнаруживать свое невежество перед Арчери! Философия, надо же! Он едва удержался, чтобы не присвистнуть. Дочка Пейнтера читает – ишь ты, словечко-то какое подобрали – философию! Поневоле задумаешься. Да нет, скорее даже усомнишься…

– Мистер Арчери, – сказал полицейский вслух, – а вы вполне уверены, что это дочь того самого Герберта Артура Пейнтера?

– Конечно, уверен, старший инспектор. Она сама мне сказала. – И священник едва ли не с вызовом посмотрел на Вексфорда. Возможно, он думал, что тот засмеется, услышав его следующие слова. – Она не только красивая, она хорошая, – вот что он сказал, но его собеседник и бровью не повел. – Она приезжала к нам на Троицу. Это была наша первая с ней встреча, хотя наш сын, разумеется, много писал о ней. Нам она сразу понравилась… Старший инспектор, времена сильно изменились с тех пор, когда я учился в колледже. Мне пришлось смириться с тем, что мой сын, поступив в Оксфорд, возможно, встретит там девушку, на которой захочет жениться в том возрасте, когда я сам считал себя еще мальчишкой, а рукоположение казалось мне далеким, как звезды. Дети моих друзей женились и выходили замуж в двадцать один, и я был готов к тому, что мне придется поступиться своими правилами, чтобы позволить сыну начать свою жизнь так, как он считает нужным. Оставалось только надеяться, что он изберет такую девушку, которую мы сможем понять и полюбить.

Вздохнув, пастор принялся рассказывать о Терезе более подробно:

– Мисс Кершо – с вашего разрешения, я буду называть ее тем именем, к которому привык, – именно такая, какую я выбрал бы своему сыну сам: красивая, изящная, воспитанная, общительная… Нет, она, конечно, старательно уродует себя этой их сегодняшней униформой: длинные распущенные патлы, штаны, бесформенное пальто черного цвета… Но они все сейчас так одеваются. К тому же у нее все равно не получается скрыть свою красоту. Моя жена немного импульсивная женщина. Тереза не провела с нами и суток, как она уже начала намекать на свадьбу. Да и мне было непонятно, отчего это молодые сами молчат на эту тему. Письма Чарльза к нам были полны дифирамбов этой девушке, да и невооруженным глазом было видно, что он в ней души не чает. Тут-то она нам все и рассказала. Прямо, без утайки. Я помню каждое слово: «Думаю, вам надо кое-что знать обо мне, миссис Арчери. Фамилия моего отца была Пейнтер, и его казнили за убийство пожилой женщины». Сначала моя жена ей не поверила. Решила, что ее разыгрывают. Но Чарльз подтвердил: «Да, это правда. Но это не имеет значения. Человека делает он сам, а не то, что натворили его или ее родители». И тогда Тесс – так мы ее зовем – сказала: «Это имело бы значение, если бы он действительно убил, но он никого не убивал». И она заплакала.

– Почему она называет себя Кершо? – спросил полицейский.

– Это фамилия ее приемного отца. Должно быть, он просто замечательный человек, старший инспектор. По профессии он инженер-электрик, но…