Вексфорд ответил терпеливо, словно не по годам развитому подростку:

– Протоколы допросов редактируют, мистер Арчери. Придают показаниям связность, осмысленность. Поверьте мне. Вы не были в суде, а я был. А что до самих показаний, то в одной из тех полицейских машин, о которых он говорит, сидел я, и глаза у меня были открыты. Мы обогнали автобус на Стовертон и повернули на проселок. На остановке никого не было.

– Наверное, вы хотите сказать, что в то время, когда он, по его словам, стоял на остановке и ждал автобус, его не было там потому, что на самом деле он прятал в это время окровавленную одежду.

– Ну конечно! Работая, он обычно надевал дождевик. Вы читали об этом в показаниях миссис Криллинг и Элис. Иногда он приходил в нем домой, в каретный сарай, а иногда вешал его на крюк у задней двери «Приюта Победителя». Пейнтер показал, что надевал его в тот вечер и повесил потом на заднюю дверь. Но плаща так и не нашли. И Элис, и Роджер Примеро подтверждали, что видели его в тот день на стене у задней двери, но миссис Криллинг уверена, что, когда она привела Элизабет в семь, никакого плаща там не было.

– А потом вы нашли его свернутым в комок под живой изгородью в двух полях от автобусной остановки.

– Дождевик и пуловер вместе, – подтвердил Вексфорд, – а еще пару резиновых перчаток. Все было в крови.

– Но его плащ мог надеть кто-то другой, а пуловер вы так и не опознали.

– Элис Флауэр показала, что он похож на тот, который иногда надевал Пейнтер.

Арчери глубоко вздохнул. Некоторое время он еще продолжал засыпать старшего инспектора вопросами и возражениями, но потом вдруг смолк. Его лицо выражало нечто большее, чем просто нерешительность. Вексфорд ждал. «Уж теперь-то, – думал он, – ему придется либо выложить этот свой «личный интерес», либо откланяться!»

После некоторой внутренней борьбы пастор нерешительно спросил:

– А жена Пейнтера, что она говорила?

– Жену нельзя заставлять свидетельствовать против мужа. Как вам известно, ее не было на суде. Она уехала куда-то с ребенком, а через пару лет, я слышал, снова вышла замуж.

Полицейский смотрел на Генри, приподняв брови, и что-то в его словах заставило священника решиться. Его ровный загар окрасился румянцем, а карие глаза сверкнули, когда он, снова напрягшись, подался вперед.

– Их дочь…

– А что дочь? – пожал плечами старший инспектор. – Девочка спала в своей кроватке, когда мы обыскивали спальню Пейнтера, и это был единственный раз, когда я ее видел. Ей было тогда не больше пяти лет.

Голос Арчери зазвучал отрывисто:

– Сейчас ей двадцать один, и это очень красивая молодая женщина.

– Ничего удивительного. Пейнтер и сам был хорош собой в своем роде, а миссис Пейнтер так просто красотка, – усмехнулся Вексфорд и вдруг умолк. Арчери ведь священник. Может, дочь Пейнтера пошла по стопам папаши и тоже натворила дел, почему и попала к священнику под опеку? Генри может оказаться из тех служителей церкви, которые посещают тюрьмы. «С него станется», – злобно подумал полицейский и ощутил приступ гнева при мысли о том, что вся эта длительная дискуссия с вопросами и ответами могла быть хитро подстроена с одной-единственной целью – дополнить психологический портрет какой-нибудь воровки или женщины по вызову. – А что она натворила? – не выдержал он. К черту Гризволда! – Уж расскажите мне, сэр, сделайте милость, и покончим с этим!

– У меня есть сын, главный инспектор, единственный ребенок. Ему тоже двадцать один…

– Ну?