Он искал людей, искал нити управления ими, плел сеть управления.
Он почти успел. Почти. Чуть-чуть опоздал. И поднял на руки тело отца. И отдал его маме. Маме, что не узнала собственного сына. Что уже похоронила его в своей душе, как остальных своих детей и внуков. Как похоронила надежду на правнуков. Как похоронила все, что удерживало ее в этом Мире.
В нем не было слез. Душа его не была мертва, но и живой не была.
И только стоя над капсулой, которая теперь станет саркофагом этой мерзкой твари, Алеша, как его называла мама, вдруг почувствовал, что душа его жива.
Душа ненавидела.
За смерть. За утрату всего, что было Алексеем. Утрату родителей, любимой, детей, друзей, знакомых, самого мира, в котором он жил, любил, страдал, радовался. Его мир ушел, как ушел мир Хранителей, поэтому Ископаемый и не стал спасать себя. Быть в чужом мире невыносимо.
Но надо! Когда есть цель. И цель – есть!
Месть непродуктивна. И несет лишь смерть. От мертвого не будет жизни.
Цель – сохранение. Хранитель ушел. Кто будет хранить Мир? Кто будет отчищать его от мерзости? Выжигать святым огнем?! Очищающим Огнем Святой Инквизиции!
Белый стоял на коленях, в беззвучном крике взметнув руки к поднимающимся над городом, пылающим ослепляющим бордово-черным светом грибам термоядерных взрывов. По крайней мере одна боеголовка с разделяющейся боевой частью дошла до города, круша буйством ядерного распада тяжелых изотопов все вокруг, сжигая до спекшегося камня то, что не было разрушено.
За ним закрыла глаза руками в невыносимом ужасе Синеглазка.
А рядом валялась Чума. В городе была ее дочь – под присмотром кормилиц и нянек. И с Сумраком связь оборвалась. А это могло произойти только в случае его смерти. Чума в короткий промежуток времени потеряла все, что у нее было, для чего она жила. Все, что делало ее живой. Для чего стоило жить.
Над ней склонилась Ворониха, но сама она была в прострации, в звенящей пустоте ее сознания по кругу носилась только одно: «Как же так?! Ведь так все хорошо было?! Как же так?!»
Шторм валялся чуть дальше. Он поднял воды моря до высоты этой площадки Каменного Пальца, принимая на воду, подпертую Щитом, превращенную в Щит, и ударную волну, и жесткое излучение, спасая за этим Щитом Воды то, что стало для него и его народа Будущим.
Корень скрипел зубами. Все его люди, все, кого он долгие годы собирал, холил, лелеял, учил, натаскивал, сгорели там, обеспечивая сохранность гостей Белого.
Все их труды пошли прахом. И – пеплом.
И Корк скрипел зубами, хрипел, сжимая огромные кулаки. Он был огромен, его красноватое от ярости тело разорвало все его одежды.
Лишь Ястреб казался спокойным. Ему было проще – там не погибло ничего, дорогого ему. С ровным выражением лица, но очень сосредоточенно и внимательно он смотрел на всё, что происходило, будто фиксируя, под протокол, в память, для будущего обвинения.