– Всем! – крикнул Белый. – Блокировать храм! Внутрь не лезть! Стрелок, брат мой, пошли? Я думаю, нам большими безумцами уже не стать!
Смеясь, двое воинов вошли в ворота. Сразу же раздались крики умирающих людей. Люди в накидках из сыромятной человеческой кожи стали прыгать из высоких витражей храма, выбивая мозаичные наборы. Крестоносцы отходили, давая им упасть на утрамбованную землю, а потом закалывали их копьями, шипами топоров, пронзая клинками мечей.
Синеглазка до крови грызла костяшки пальцев, не замечая этого. И только когда оба воина Красной Звезды вышли из ворот храма, выдохнула и, подув на руки, залечила свои пальцы.
Оба вышедших были в крови – до ушей. Но ран не имели. Клирики и до обращения не были бойцами, а теперь – вообще, как бараны лезли на меч, как на добровольное заклание.
Белый обвел безумным взглядом город вокруг, вздохнул:
– Сжечь бы здесь все! Но нельзя. Работаем!
Кровавое безумие отпускало его. Но накатил приступ. Третий подряд. Высокий седой воин выгнулся дугой, захрипел, рухнул на руки Стрелка, дергаясь в судорогах. На губах пену разрывает хрип от нестерпимой боли.
– Синька! Быстро, щука! Сюда неси свой хвост! Довыеживались! – кричит Стрелок, чуть не плача.
– Вставайте, Ал! Нас ждут великие дела! – услышал Белый.
– Отвали! – буркнул Белый.
– Я серьезно. Там – горожане повылезли из нор своих. Что с ними делать?
– На хрен всех шли! – опять бурчит Белый, не открывая глаз. Чувствуя ее рядом. И от этого чувствуя себя еще беспомощнее. Еще поганее.
– Синька, девка бестолковая, ты его что, не починила?
– Сам ты бестолковый, – звучит ее голос. – И, вообще, ты что на меня окрысился, а, Брусок?
– Вы меж собой поделить не можете то, что давно ясно, а дело страдает!
– Шел бы ты! – хором сказали и Белый, и Синька.
– Сами пошли! Тоже мне – нашли проблему! Узы! Долг! Судьба! Свадьба! До них дожить надо! Сложитесь завтра – не говорите мне там, что это – самое большее, о чем жалеете!
– Да уйди же ты наконец! – кричит Белый.
Громко хлопает дверь. Только тогда Белый открывает глаза.
– А он прав, – говорит Синька, кладя руку на лоб Белому. – Как ты?