Леонов облегченно выдыхает. На секунду прикрывает веки, трет переносицу. Он словно не ожидал такого быстрого согласия и мысленно готовил аргументы, чтобы переубедить меня.

— Я рад, что ты согласилась, — с вибрирующей хрипотцой говорит он. — Вообще-то, мне изначально порекомендовали клинику эстетической медицины, но Макс работал со многими ребятами, которых покалечило во время заданий и в горячих точках. Там случаи были намного серьезней, чем твой, поэтому в нем я не сомневаюсь.

Я киваю. Горло сдавливает спазм. Волнение вытеснило аппетит. Тишина оглушает. Я с силой сжимаю в руке вилку, смотрю в одну точку перед собой.

— Нужно чем-то занять себя, иначе с ума сойду до этого времени. Хочу съездить в мастерскую. У меня есть незавершенное дело.

— Сегодня не получится, — качает головой Давид. — Нужно уладить формальности со следователями. И… завтра на двенадцать назначена встреча с распорядителем. Огласят завещание твоего отца. Тебе нужно будет присутствовать.

— Не хочу, — мотаю головой, прикусывая губу изнутри.

— Лер. — Давид протягивает руку ко мне, накрывает мою ладонь, сжимает, смотрит на меня настороженно, мягко. Словно я нестабильна и в любую минуту могу сорваться. — Это нужно сделать. Выслушать его последнюю волю. Я буду рядом.

Я делаю рваный вдох, сдерживая подступившие слезы.

— Ты не понимаешь. Прийти туда — это тоже самое, что принять его смерть.

— Но это придется принять. И чем быстрее, тем лучше. Я тебе скажу одну вещь, возможно это будет звучать немного жестоко и цинично, но зато правдиво. К счастью, ты совершеннолетняя, самостоятельная и состоятельная девочка. Смерть — это всегда боль. Смерть — это всегда неожиданно, горько. Но ты жива, твоя жизнь продолжается, и, к счастью, в отличие от тех же Дани и Оли, которые в раннем возрасте остались без родителей, ты сама о себе можешь позаботиться.

— Я тоже рано потеряла родных. Маму. Бабушку. Она была моей семьей.

— Но тебя не отправили на улицу, ты не тряслась от страха оказаться в детдоме. У тебя была другая любящая семья, пусть со своими сложностями, но была. Ты получила образование, ты всегда была сыта, хорошо одета, дома было тепло. Тебе не нужно было думать о будущем, искать подработки в шестнадцать. Я знаю, о чем говорю. Сейчас ты свободна, здорова, у тебя вся жизнь впереди. Твой отец умер, да, но ты пережила смерть бабушки, а значит, и это сможешь тоже.

— Ты прав. — Я отворачиваюсь, в глаза ему смотреть сложно. — Просто… просто я ему столько гадостей наговорила. И вот этого уже не изменить.

— Не кори себя за это. Все мы часто жалеем о своих словах. А теперь поешь, переоденься, отдохни, а я пока смотаюсь к следователям.

Я киваю, без энтузиазма ковыряю вилкой в тарелке, обдумывая слова Леонова. Давид же поднимается с места, собирается выйти из кухни, вот только я хватаю его за пояс, когда он проходит мимо меня.

Он опускает на меня вопросительный взгляд.

— Тебе пришлось идти работать в шестнадцать? — озаряет меня вдруг.

Давид кивает, кадык его дергается.

— Вагоны разгружали. С углем. Вместе с Даней. Платили херово, иногда даже кидали, но главное, что деньги быстрые были. Ночью ходили, это все неофициально было, конечно же.

Я сглатываю.