— Я сам такой же, — ответил он.

Перед самым отходом Красной Армии военкомат этого района собрал всех военнообязанных, выдал обмундирование, составил из них подразделения. Но вооружить их и приписать к какой-либо части не успел, и новобранцы сами не заметили, как оказались отрезанными от регулярных войск Красной Армии. Дня два они бродили в районе по окрестным деревням, ища выхода, но всюду натыкались на группы немцев. В те дни гитлеровцы быстро продвигались в этой местности. Несколько раз новобранцы попадали под обстрел и в конце концов разбрелись по домам.

— Теперь сижу и каждый день ожидаю: придут немцы и погонят в лагерь. Пока что меня бог миловал, но многие уже не сдобровали.

До войны Мизгунов был колхозным бригадиром, работал отлично. Аким Моисеевич согласился оставить у себя в доме одного из нас, а двух других проводил к своему брату, также бывшему колхозному бригадиру.

У Мизгунова остался я.

За время полуторамесячных скитаний мы распознали повадки врага, приноровились вести скрытое существование. Но, главное, мы окунулись в самую гущу нашего народа. Его непоколебимая верность советской власти, мужество, достоинство, с которым он принимал испытания, подняли наши силы.

Прошло два или три дня. Я отлежался, боли в желудке утихли. Сидеть без дела было просто-напросто невмоготу.

Иван Акулов тоже чуть ли не по пять раз на день затевал разговор о деле.

Однако с чего начать? Как разыскать надежных людей — не просто честных, преданных советской власти граждан, неспособных по какой-либо причине к открытой борьбе, а таких, которые готовы действовать? Как установить с ними связь? Мы отдавали себе ясный отчет, что местные жители могут относиться к нам с недоверием. Мы люди пришлые, и как бы гостеприимно ни принимали они нас, — это еще не означало, что они нам верят до конца. За поспешное доверие в условиях оккупации приходилось платить ценой своей жизни и жизни своих близких.

Таково было первое затруднение, и оно казалось мне непреодолимым. Второе затруднение состояло в том, что мы не знали местности, на которой собирались развертывать борьбу.

И, наконец, необходима была какая-нибудь материальная база или по крайней мере лес, где первое время можно было бы скрываться и набирать силы.

Не желая бросаться очертя голову, мы решили преодолеть эти затруднения, действуя в трех направлениях.

Иван Акулов через несколько дней пошел в Кустичи к своим родственникам, чтобы выяснить, не появлялся ли Томаш или кто-нибудь из нашей группы, и установить связь с кем-нибудь из бывших сельских активистов, если они остались. Красноярец отправился на разведку с целью установить, нет ли в Брянском лесу партизан. Я остался прощупывать обстановку в самом Новополье. Мой добрый хозяин, Аким Моисеевич Мизгунов, помог мне в этом.

Нужно сказать, что когда я и мои товарищи поближе узнали Акима и его соседей, мы поняли: каким бы удрученным народ ни казался, жизнь продолжает биться в его сердце. Народ тосковал по свободной советской жизни, и мы видели это. И нам было совершенно ясно, что народ страстно хочет знать, как развертывается война на востоке, можно ли надеяться на скорое возвращение наших. Приглядываясь к окружающим, мы убеждались, что наша первейшая обязанность — поддержать эту надежду в сердцах людей.

И хотя мы сами давно были оторваны от того, что происходило на линии фронта, дня через три после нашего прибытия в Новополье я решил написать листовку. Крупными печатными буквами я написал о том, чтобы люди не верили фашистской лжи. Армия наша сильна, и недалек тот час, когда немцы будут изгнаны из пределов нашей родины. «Те, кто бывал в Унече и Клинцах, — писал я в этой листовке, — могли видеть идущие с фронта непрерывным потоком поезда с ранеными немецкими солдатами. Это свидетельствует о крупных боях. Кто же ведет эти бои, если верить, что Красная Армия разбита?» Я объяснил в листовке, что не случайно немцы спешат забрать у населения скот и хлеб. Они торопятся, предвидя, что вынуждены будут оставить нашу землю. Поименно я перечислял людей, у которых гитлеровцы отобрали продовольственные запасы. Их имена мне сообщил Мизгунов.

Текст листовки размножили, а соседский мальчик доставил их в Унечу и в Стародуб и расклеил на заборах вблизи базара.

В дальнейшем в создании листовок стали принимать участие товарищи и подруги Жени, дочки Акима Мизгунова. Они распространяли их в окружных деревнях и селах.

Через несколько дней вернулся Иван. О Томаше ничего не было известно. Иван привел с собой бывшего председателя колхоза в Кустичах, Венедикта Шавуру. Все знакомые называли его Винадей. Шавура был оставлен в своей местности во главе созданного районными организациями партизанского отряда.

Иван рассказал обо мне Винадею, и последний захотел со мной встретиться.

Нужно сказать, что едва Иван представил мне Шавуру и объяснил, какую роль он должен был здесь играть, я подумал, что человека поставили не на свое место. Передо мной стоял совершенно изнуренный долгой болезнью старик.