— Испробовав ее раз, ты навсегда останешься таким. Ни одна умелая любовница теперь не сможет утолить твоего голода. Тебе не стоило ее трогать. У тебя есть еще выбор, но совсем скоро его уже не станет. Просто отпусти ее.

— За кого ты меня принимаешь, Тхара? Я сверну ей шею, когда она мне надоест.

Ведьма не стала спорить, добавила в кипящую воду какого-то порошка, вновь помешала.

— Разрывов у нее нет. У нее достаточно созревшее тело, чтобы принять мужчину. Первый раз всегда болезненный, ко всему ты не сильно позаботился о ней, проникнув на сухую. Но есть жар и хрип в груди, если получится за ночь его остудить, завтра она встанет на ноги, — сказала Тхара и поднялась, подхватывая полотенцем чашу, перелила отвар в деревянную плошку.

— Завтра она должна встать. Мне необходимо нагнать свой отряд.

Ведьма сокрушенно покачала головой, больше не сказав ни слова, вернулась к Истане.

Маар посмотрел на огонь, колышущийся в каменной печи, развернулся и вышел на улицу, возвращаясь к лошадям, которых он оставил на морозе под открытым небом. Застряв в этой лесной глуши, так или иначе он вынужден ждать, хоть это его страшно злило. Следующее селение было недалеко. Маар, подумав немного, прыгнул на коня и помчался в сторону опускающегося к горизонту огненного ока. Старая Тхара права, она вновь распорола затянувшиеся было раны. Когда-то он испытал боль, которая что-то изменила в нем, и наставнику пришлось отдать его в храм, в место, где каждый подкидыш лишается сердца, глохнет к боли и состраданию. Зверское отношение заставило исгара окончательно пробудиться внутри Маара. Заставило обороняться, чтобы выжить, стать сильнейшим. Стать убийцей. Маленький Маар когда-то мечтал обрести в своих руках бледное золото, которое сияло от него бесконечно далеко в облаках, грея безнадежно мало. Он хотел иметь свое личное солнце, но каждый раз в его руках оказывалась скользкая холодная гадюка, которая желала ужалить его как можно больнее. Он выработал противоядие, его не брал их яд, он трахал, а потом душил этих змей голыми руками и выбрасывал прочь, как использованную, ставшую ненужной вещь.

Страж уже в сумерках добрался до селения, раскинувшегося на покатом берегу замерзшей реки. Он зашел в одну из лавок, заканчивавших работу, но молодая девушка помедлила, увидев уважаемого мениэра, приторно липко улыбнулась желанному гостю. Маару нужна была только одна вещь — зеркало, в которое могла бы смотреться ассáру. Благо в таком захолустье было полно всякого дешевого барахла, и вместо настоящего зеркало здесь продавали металлические диски в достаточно красивой оправе — то, что нужно. Продавщица услужливо завернула товар, нарочито медленно посчитала монеты, которые отсыпал ей Страж.

— Здесь больше, — хлопнула она рыжеватыми ресницами, и зелень в глазах торговки загустилась.

Маар рванул ее на себя, и девушка, рассыпав монеты, охнула, вжалась в его тело плотнее. Он подхватил ее за округлые ягодицы и опрокинул на прилавок, распял, раздвинув колени, придавливая своим телом, задирая подол платья.

— Сюда могут войти, мениэр, — возмутилась она, строя из себя приличную особу, будто ее никто тут не трахал раньше.

Маар не дал ей говорить, высвободив возбужденный член, рванулся внутрь, смяв ягодицы, насаживая на себя. Девушка, открыв рот, беззвучно вскрикнула, задохнулась. Маар задвигался резко, порывисто и размашисто, скользя яростно в ее лоне во всю длину, ударяясь о ее бедра.

Тхара говорила, что ни одна не сможет заменить ему ассáру?

Маар жестко врывался, заполняя девушку, не выпуская из захвата, он двигался беспрерывно, долго, терзая и порабощая ее тело, вынуждая двигаться с ним в такт. Он чувствовал сухость и саднящую боль, но все еще никак не мог достичь желанного пика. Стоило горячей волне ударить испод низу, как она тут же отступала, бросая его в ярость и жар. А когда эта потаскуха осмелилась пялиться на него, его накрыла пелена, а в голове зашумело. Он накрыл ее лицо ладонью, вдавливая пальцы, закрыл глаза сам, продолжая безудержно долбиться в нее, разрывая изнутри.

— Мениэр… мне больно, — проскулила ока, вскрикивая.

Ладонь скользила по ее щеке от проступившей влаги. Удар, еще один удар, и Маар резко вышел, когда она сдавила его член внутри себя, кончил на ее бедро. Зрение начало возвращаться к нему, восстанавливался слух, а вместе с ним обожгла слепая ярость, такая жгучая, острая, раздирающая в клочья, словно в открытую рану насыпали соли. Невыносимо. Проклятие! Он отстранился, с омерзением наблюдая, как белые струйки текут по бедру продавщицы к колену. Она всхлипнула, но не двигалась. Маар заправил одежду, подобрал зеркало, спешно покинул лавку.