Но четверо из условных тридцати, на кого можно было рассчитывать – это более чем хорошая выборка для того, чтобы раз и навсегда решить вопрос. Уж что, но понимание мести за разрушенную собственность обязано быть близко каждому из них – а решение выглядело изящным и где-то даже благородным. Ведь негоже пытать и обрекать на вечные страдания гражданина своей страны. А вот отщепенца, лишенного прав – вполне.

Еще было обещание подарков, уверения в почтении и мягкие намеки на ответные любезности, столь ценимые высшим светом – особенно от людей его уровня власти. Ну а если многозначительно проронить, что есть уже семь согласившихся – а двенадцатым станет дядя самого императора… Странно, что ему вообще пришлось звонить самому.

Но после десятка обескураживающих отказов, переданных референтами, пришлось вмешаться лично. Ничего не изменилось.

Три десятка отказов за витиеватыми фразами, показным и намеренным игнорированием сути просьбы и перенос разговора на более поздний срок. Черниговский тоже умел так играть словами, оттого не срывался на прямые вопросы, требуя четкого «да» и «нет» – ответ уже был дан в интонациях и полутонах чужого голоса. Оставалось только вежливо попрощаться, аккуратно положить телефон… И вновь ломать одну сигарету за другой.

Все, что происходило с ним в этот день, не могло быть случайным. Авторов же замысла подобной величины, способной влиять на князей, не следовало даже уточнять.

Его, Черниговского, оттесняли из большой политики. Ставили на место, наказывая вместо него виновника разрушения клановой башни. Делали это прямо сейчас, напоказ гневаясь и расточая улыбки в лице императорского дяди.

Мерзавец, согласившийся примкнуть двенадцатым – будто не знал, что не найдется даже восьмого. Патентованный интриган, своим обещанием втоптавший Черниговского еще глубже в яму, вырытую для него ими же самими.

Еще одна сигарета была размолота в прах под напряженными пальцами.

Эти сволочи специально сделали так, чтобы создать между ними конфликт. Они назначат Самойловым наказание – никто не спорит. Но князь был на сотню процентов уверен, что император оставит виновника живым.

И что получится в итоге? Башня разрушена. А мерзавец, ее разрушивший, ходит на свободе. Убить его – отразить сомнение в справедливости императора, оскорбить его суд и пренебречь решением. Да еще фактически надругаться над якобы «дружеской подсказкой» от Романа Глебовича, что бесспорно раструбит о беспомощности Черниговских, проваливших столь простой и очевидный вариант решения проблемы.

Оставить Самойлова в живых, смириться и забыть… Отстроить башню. Жить, как раньше.

Никто не пойдет за человеком, об которого прилюдно вытерли ноги, а он ничего не сделал.

Это и была политика – сделать так, чтобы скрежетал зубами в бессильной злобе, а тебе мог только улыбаться, благодаря за мудрость, которой так и не удалось воспользоваться.

По счастью, в играх на большой арене было множество обходных вариантов. Например, скрасть человечка до суда.

Раз лишить гражданства неведомо где прятавшегося Самойлова Максима не удалось, то оставался более прямолинейный вариант – задержать и похитить его отца по дороге в Кремль. Пытать и убить, предъявив светлому обществу жесткие и уверенные позиции Черниговских.

Император, безусловно, будет зол и недоволен. Но это всего лишь убийство человека на его земле, а не нарушение императорского решения – можно обойтись вирой и немилостью.

Главное мнение иных князей, что бесспорно поддержат возмездие. А легкая конфронтация с императором даже добавит Черниговским веса в их глазах.

Оставалось дождаться новостей от исполнителей – в Москве не так много дорог, ведущих к Кремлю. А полиция все еще подчинялась его ведомству.

Только отчего-то Самойлов-старший совершенно по-хамски не торопился на суд к главе государства. Почти десять ночи – и пусть путь его был прямо из княжества Шуйских, но решение было принято еще днем, а спецрейс под такое событие обязан был обернуться еще засветло.

Черниговский поднял телефон и парой фраз распорядился предоставить информацию.