Её папа!.. Толстый профессор, запрещавший дочке по непонятной для меня в том возрасте причине играть со мной. Позднее, подросши, я узнал от родителей: по причине моей нерусской фамилии.
Я недоверчиво кошусь на нее: «Как это — пятки сверкают?..»
— Вот, смо-ри! — кричит она, вскакивая. — Только как следует!
И она бежит вдоль дома. Я смотрю очень внимательно, но ее пятки не сверкают. Они даже не мелькают. Ноги ее отрываются от земли одна за другой очень размеренно.
Она возвращается, запыхавшись.
— Ну и что? — пожимаю я плечом. — Я так тоже могу, подумаешь!..
Мне хочется, чтобы и меня кто-нибудь похвалил. И ещё я чувствую вдохновение бега.
Пожалуй, я и сейчас уверен, что бежал быстрее нее.
Я прибегаю назад, она сразу торопится сказать:
— У тебя пятки вовсе не сверкаю-ут! — И поспешно встает: — Смори, как надо!
И мчится. Я уже понимаю образ не буквально, не жду от ее пяток сверкания, но все равно мне кажется, что я бежал поскорее своей соседки, и кажется, что она-то понимает слова своего отца буквально.
Но объяснить, что я понял, не умею.
— Видишь, как надо? — возвращается она.
Она даже не торжествовала, нет. Она просто меня учила. А мне стало совершенно ясно, что она никогда не сможет разглядеть, как быстро я бегаю. Не сможет, потому что не захочет. Или это мне сейчас ясно?.. А тогда только обиделся: чего, мол, она воображает?!
Но вслух все равно ничего не сказал.
Язычница
Посвящается Дагмар
Почему меня все время тянет к воспоминаниям детства? И дело тут не только в уже ощутимо приблизившейся старости. Не в ностальгии по прошедшей свежести и непорочности. Просто в случайных детских эпизодах, встречах, событиях нахожу я теперь некие символы, могущие если и не объяснить, то хотя бы дать намек на разгадку нашей посконно-домотканной культуры да и всей нашей — с постоянно меняющимися смыслами — вывернутой наизнанку жизни.