Хорошие морские качества корабля достигались удачной конструкцией, правильной нагрузкой, вооружением и соответствующей подготовкой экипажа. Российский 124-пушечный корабль мог взять на борт до тысячи человек, 84-пушечный — более семисот. К примеру, 84-пушечная «Императрица Мария» во время Синопского сражения имела на борту 733 человека, из которых 40 человек составляли экипаж.
Фрегаты уступали линейным кораблям по величине, но превосходили их в скорости. Они предназначались в основном для крейсирования и разведки, конвоирования транспортов, могли принимать участие в боевых действиях, для чего несли на двух батарейных палубах до шестидесяти орудий.
Новый фрегат строил знаменитый корабельный мастер А. М. Курочкин, на его счету было более семидесяти кораблей, ходивших по Балтийскому и Чёрному, Северному и Средиземному морям, Атлантическому и Тихому океанам. Лазарев тщательно осмотрел фрегат и в целом остался доволен работой. Но для подготовки к кругосветному плаванию нужно было усилить корпус, улучшить ходовые качества и вооружение:
«1) Фрегат нужно скрепить железными кницами и стандерсами[14]... 2) При килевании фрегата обшить оный дюймовою обшивкою и переменить рулевые петли... 3) Нижнюю палубу сделать глухою и проконопатить, что немало будет способствовать к скреплению и самого фрегата... 7) Мачты, весь рангоут и стоячий такелаж освидетельствовать и что окажется неблагонадёжным — переменить, 8) Паруса сшить из лучшей парусины, 9) Сухого бульону приготовить по примеру, как то сделано было на “Аполлоне”... 10) Восковых свечей отпустить достаточно, 11) Утвердить офицеров и позволить начальникам судов избрать команду из разных экипажей, 12) Приготовить хорошо высушенной пшеничной муки в бочках для печенья иногда служителям хлебов вместо сухарей, 13) Снабдить суда разными вещами для мены с островитянами.
Лазарев, за спиной у которого были уже две кругосветки, хорошо знал, что море небрежности не прощает, поэтому позаботился обо всём. Что касается вооружения, то 36-пушечный фрегат превратили в 44-пушечный, пушки поставили самые лёгкие — короткоствольные каронады[15].
Они прекрасно стреляли на близкое расстояние в кабельтов[16] и требовали меньше усилий в обслуживании. Кроме каронад на фрегате установили орудия для гребных судов и ещё мортиры[17] для гранат, так что пороху требовалось немало. Но места лишнего не было, поэтому появилось ещё одно новшество: порох поместили не в бочки, а в медные ящики прямоугольной формы, которые позволяли не только держать его сухим, но и занимали меньше места. На хранение пороха в крюйт-камере — специальном пороховом погребе — всегда обращали особое внимание и принимали самые серьёзные меры предосторожности.
Лазарев не считал второстепенным вопросом удобство кают и кубриков, и здесь нужны были некоторые переделки. Первоначально предполагалось, что каждый офицер будет иметь отдельную каюту. Но Нахимов и Завалишин решили разобрать переборки и жить вместе, так что во время похода их каюта стала чем-то вроде малой гостиной, в которой собирались свободные от вахты офицеры.
В то время Кронштадтский порт, где происходила подготовка к экспедиции, представлял собой, по определению Завалишина, «гнездилище беспорядков и злоупотреблений», с коими он не прекращал бороться ни днём ни ночью. (Впрочем, к оценкам Завалишина следует относиться осмотрительно, он обо всём писал в превосходной степени и сам в собственных глазах являл превосходную степень). «Всякий день открывались мне явления одно возмутительнее другого. О людях не имели ни малейшего попечения, все воровали, — начиная от военного губернатора и до ничтожнейшего лица в управлении»54. Торговля краденым флотским имуществом шла в порту в открытую, не только ночью, но и днём. Было известно, что угольный комиссар, получающий оклад в несколько сотен рублей в год, своему сыну, служившему в гвардии, посылал на содержание тысячи. Мачтовый подмастерье мог принимать лечебные ванны, каждая из которых стоила его месячного жалованья. И как-то так получалось, что все, кто входил в соприкосновение с портовыми служащими, немедленно заражались губительной болезнью мздоимства. Затребовать для своих нужд людей, нанятых за казённый счёт, было делом обычным и настолько распространённым, что, когда Лазарев запретил отпускать мастеровых с фрегата, это вызвало искреннее недоумение.
В 1826 году некоторые злоупотребления в Кронштадте будут вскрыты. Следствие найдёт в лавках краденое казённое имущество на сумму 85 875 рублей, виновные понесут уголовные наказания55. Пока же офицерам фрегата приходилось штурмовать не бастионы, а кабинеты портовых чиновников. Мастеровые также были не в восторге от усовершенствований фрегата, считая их «пустыми затеями», так что в порту сложилась поговорка: «Избави нас, Боже, огня, меча и фрегата “Крейсер”».
Не только Завалишин, назначенный ревизором, но и все офицеры по мере прибытия в Кронштадт из отпусков подключались к неусыпному наблюдению за работами. Завалишин в эти два месяца, по его словам, забывал обедать, Нахимов был так занят днём, что на письма братьям и друзьям оставалась только ночь. «Вот уже пятый час утра, а в пять часов мне надобно быть на боте, то я решился всю ночь посвятить дружбе, — пишет он Михаилу Рейнеке. — Тебе, верно, непонятно покажется, какая цель мне писать ночью? А вот какая: что я ранее десяти часов вечера не имею свободной минуты, то с десяти принялся, а к пяти кончу. Не знаю, что со мной будет завтра»56. Сохранилось ещё короткое письмецо «любезному Мише» с признанием, что в эти летние месяцы его автор стал «похож на сумасшедшего».
Возможно, молодым офицерам и не удалось бы преодолеть нерасторопность мастеровых в порту и сопротивление «портовых деятелей». Но включился главный двигатель всех процессов в России, единственно способный придать ускорение любому начинанию: проводить фрегат в плавание собрался государь. А чтобы в неповоротливом механизме уж точно все винтики и шестерёнки заработали, капитан М. П. Лазарев ещё и масла подлил — сообщил чиновникам, что не намерен скрывать от императора имена тех, кто мешал доводке фрегата.
Вот тогда-то работа и завертелась: в один день стали делать то, на что прежде требовалась неделя, а то и месяц. Но такой, говоря морским языком, аврал не мог не сказаться на качестве работ, что обнаружится уже во время похода. Все упущения и недоработки потом придётся исправлять в доках Англии, там же заменять и поломавшиеся механизмы. Как говорится, столетия идут, а привычки остаются.
И всё же команда Лазарева поработала на славу: «Крейсер» стал образцовым кораблём, а для молодых офицеров, начинавших службу под началом Лазарева, поистине практической школой. Все новшества на фрегате — технические, инженерные, боевые, касающиеся порядка службы и быта, — будут потом распространены на весь Черноморский флот, когда Лазарев станет его командующим. Именно при подготовке фрегата «Крейсер» Нахимов получил первый опыт кораблестроения, а в кругосветке под командованием Лазарева — первый опыт кораблевождения и самой корабельной службы.
Счастлив ученик, имеющий хорошего учителя, но вдвойне счастлив учитель, когда, употребив немалые усилия, видит, что посеянные им семена не только дали всходы, но и принесли обильный урожай. Лазарев был рад, что не ошибся в Нахимове, говорил о нём: «...чист душою и любит море». А Нахимов Лазарева поистине боготворил. Во время обороны Севастополя единственный портрет, который видели в комнате Нахимова, — портрет Лазарева.
Нахимов считал Михаила Петровича идеалом моряка, искренне восхищался тем, что он делал, и по мере сил копировал. В кругосветке это было лишь осваивание прописей; позже он выработает собственный почерк, но всегда из скромности будет повторять, что он лишь ученик. «Я сам прошёл тяжёлую служебную школу Михаила Петровича Лазарева, — говорил он своему адъютанту в Севастополе, — и за это ему благодарен, потому что стал человеком». «Биография М. П. Лазарева была бы весьма поучительна для наших моряков, если бы нашлись люди, которые её разработали бы», — сказал как-то Нахимов в беседе с молодыми офицерами. Подаренные ему Лазаревым вещи берёг как зеницу ока, везде возил с собой. Рассказывали забавный случай. Однажды Нахимов попросил матроса принести ему стакан воды: «Да смотри не разбей! Это подарок мне Михаила Петровича Лазарева». Матрос от страха уронить стакан так стиснул его, что нечаянно раздавил.
Итак, фрегат был готов к походу. За несколько дней до выхода из Кронштадта прибыли высокие гости: император Александр Павлович, великий князь Николай Павлович и огромная свита — придворные, адъютанты, камер-юнкеры, молодые офицеры, секретари иностранных посольств. Даже фрейлины императрицы, горевшие желанием попасть на корабль, добрались самостоятельно на двух нанятых рыбацких лодках. Однако вахтенный офицер, не ожидавший дамского вторжения, отказался пускать фрейлин на фрегат, и только после вмешательства Лазарева им разрешили подняться.
Впрочем, не обошлось без курьёзов. Некоторые свитские, кому
Сам фрегат, отдраенный, вымытый, как будто только и ждал высокой оценки. «Государь, — свидетельствует Завалишин, — был очень доволен всем виденным устройством и сам указывал на многое иностранным министрам»57. Император не без гордости демонстрировал все новшества. «Особенно понравилось ему устройство так называемой шхиперской каюты, где были расположены в величайшем порядке все запасные вещи, так что всё могло по первому требованию доставаться без затруднения». Сооружённые вдоль всего борта шкафы с выдвижными ящиками хранили инструмент, запасные блоки, гвозди, скобы, а чтобы находить искомое быстро, на каждом ящике сделали надпись. Концы верёвок разной толщины выглядывали из отверстий в ящиках, в середине каюты лежали запасные паруса, канаты, большие блоки. Этот склад запасных вещей своими ящичками с надписями напомнил государю косметический магазин, о чём он сказал одному из сопровождавших его посланников. Но шутки шутками, а в условиях качки, шторма или авральных работ устройство этой каюты не раз помогало команде быстро отыскивать необходимое.
В конце посещения по морской традиции кок пригласил императора отведать матросских щей. Щи государю понравились, но он выразил сожаление, что за границей кислой капусты будет не найти. Лазарев тут же доложил, что для «больших плаваний капуста приготовляется особым способом, так что может сохраниться очень долго, и что у нас взято такой капусты на три года, когда не будет хватать свежих овощей»58.
Казалось бы, время цинги, этой напасти дальних походов, которая сопровождала моряков в XVI—XVII веках, давно миновало. Ан нет! Даже в XIX столетии, в 1854 году, в кругосветке на фрегате «Аврора» 35 человек заболели цингой, восемь матросов умерли. Так что предусмотрительность Лазарева оказалась совсем не лишней. По примеру своего командира Нахимов в осаждённом Севастополе будет заботиться о свежей или сушёной зелени для матросов, о заготовке квашеной капусты.