Мы спускаемся к скалам. Всего в паре минут ходьбы от поселка крутая тропинка выводит нас к воде, к россыпи громадных черных валунов и острой вулканической гальки. Сюда почти никто не ходит, все предпочитают пляж в паре сотен метров. Там можно полежать на песочке и поплавать, не опасаясь, что какая-нибудь волна швырнет тебя прямо на скалы. Туда хорошо водить детей. А здесь вода набегает и отступает, оставляя в трещинах и выбоинах камня лужи и целые небольшие озерца. Вода кристально чиста, иногда ее обманчивая прозрачность скрывает под собой неожиданную глубину. Здесь мы с Руди охотимся на крабов.

На полпути к воде я опускаю Руди на камень и дальше позволяю ему идти первым. Руди – крупный кот с квадратной угловатой головой – не жирный, а крепкий, с широкой мощной грудью. Этакий футбольный лайнбекер[8] на четырех лапах. Он прыгает с камня на камень и продвигается к воде быстрее меня, но часто застывает в сомнении: удары волн его раздражают, а брызги заставляют ежиться. Он избегает мокрых валунов и иногда слишком разборчив. Он пробирается кружным путем, но цепкость и кошачья ловкость гарантируют, что он окажется на месте раньше меня. Я ставлю бутылку в подходящую трещину.

Час самый подходящий, озерцо в камнях как раз сформировалось. Крабы в ловушке.

– Вперед, Руди, мальчик мой!

Они маленькие, бледно-голубые, иногда прозрачные. Слишком маленькие, чтобы представлять гастрономический интерес для человека, и невероятно быстро бегают. Суть в том, чтобы вытащить их из воды и раздавить, пока не убежали. В этой игре всегда присутствует элемент случайности. Я выплескиваю их с водой на камни. Если краб приземляется на ноги, то – фью! – и ищи-свищи, не успеешь пошевелиться, а он уже пронесся по валуну и оказался снова в воде. Носятся со скоростью мысли. Они слишком стремительны даже для кота. Но если краб приземляется на спину, то, прежде чем перевернуться и убежать, он несколько секунд раскачивается и размахивает ногами. Именно в этот момент можно поднять камень и расколоть панцирь.

С первой парой крабов нам не везет. Они приземляются на ноги и исчезают в мгновение ока. Руди, который спокойно уселся было, нервно встает. Он уже не пытается изображать безразличие. Хвост подергивается. Пышные бакенбарды обвисают от капелек влаги. Следующий краб приземляется на спину – но я не успеваю даже замахнуться, а Руди уже бьет его лапой. Краб летит в сторону, скользя панцирем по камню, переворачивается и тоже исчезает.

– Господи, Руди, наберись терпения, пожалуйста!

Он смотрит на меня. Он достаточно умен, чтобы понять: сам виноват. Но колышущиеся в воздухе ноги были так соблазнительны!

Так, ближайшие крабы на этом закончились. Чтобы попробовать захватить врасплох следующего, мало просто опустить руку в воду. Придется погрузиться по пояс.

– Сюда!

Руди следует за мной, перепрыгивает на другой камень. Следующий краб тоже уходит от меня, но вот наконец один приземляется на спину, и мне вполне хватает времени, чтобы опустить острый край камня на его хрящеватый живот. Движения ног становятся плавными, как при замедленной съемке. Еще удар, и панцирь раскалывается; еще один – и он разлетается на куски.

– Ну вот, готово!

Руди бросается на краба и прижимает его лапами, одновременно выискивая внутри кусочки поаппетитнее. Я забираюсь поглубже в озерцо и пытаюсь добыть еще несколько штук. Клешни у этих крабов не слишком большие и не способны поранить, но ощущение, когда тебя схватили, получается пренеприятнейшее, очень механическое и какое-то скрежещущее, поэтому я стараюсь избегать непосредственных столкновений. В конце концов нам удается добыть еще только одного краба, но зато крупного – наверное, это местный крабий патриарх, солнечный свет проявляет в его панцире серо-голубые прожилки. Пожалуй, он достаточно упитан даже для человека. Я вскрываю панцирь острым обломком лавы и вытаскиваю для себя кусочек снежно-белого мяса. Пальцами кладу в рот. Восхитительный вкус, сладкий и соленый одновременно… Большую часть краба я оставляю Руди.

Забавно – но кот привередлив не хуже детей. Он, например, наотрез отказывался есть многие вещи, и для начала, пожалуй, можно упомянуть сухой кошачий корм. Даже кусочек ветчины, которую с удовольствием ест Кристофер, он должен сначала тщательно обнюхать и с сомнением попробовать. Избалованный вконец. Но крабов он просто обожает! Я вылезаю из озерца, достаю бутылку и выбираю среди скал местечко поудобнее. Долго-долго сижу, прихлебывая пиво и наблюдая игру солнечных бликов на воде. Вскоре и Руди устраивается на близлежащем валуне, принимается вылизываться, умываться, приводить в порядок свои бакенбарды. Такие минуты – самые спокойные в моей жизни на острове. Мы наслаждаемся ими вместе.

Я встретил Бетани, когда служил в Северной Дакоте, охранял пчелиные соты подземных шахт для межконтинентальных баллистических ракет. Мы, кучка умирающих со скуки сексуально озабоченных солдат, думали о чем угодно, только не о своих обязанностях. Общаться нам приходилось преимущественно с местными сусликами и комарами, которые голодным тучами поднимались из бесконечных заросших топей. Мы все были острижены под машинку, ходили в начищенных до блеска сапогах и выглядели, наверное, не слишком презентабельно. С другой стороны, мы держали в своих руках средство, способное уничтожить всю планету. Если это может послужить утешением.

Отец Бетани, Доктор, был пастором и по совместительству заведовал социальной программой, которая едва сводила концы с концами; его приход располагался на границе резервации индейцев оджибве. Его церковь стояла возле той же извилистой асфальтовой дороги, что вела и к нашей базе. Сам Доктор вечно балансировал на грани финансового краха; прихожан в его церкви было мало, и они постоянно менялись. Ему не хватало четкой инфраструктуры католиков или этнических связей лютеран – его главных конкурентов. Но недостаток коммерческого успеха Доктор всегда компенсировал стойкостью и твердостью воли.

Бетани тогда готовилась к экзаменам на степень бакалавра в университете Северной Дакоты в Гранд-Форкс и вовсю бунтовала против отца. Она жила с мужчиной вне брака. (С громадным рыжебородым мужиком, похожим на викинга, по прозвищу Бумер; как-то ночью он напился в баре и очень хотел пожать мою руку. «Конечно, Бумер, конечно», – говорил я, готовясь нырнуть под стол, но, к счастью, он не стал распускать свои громадные лапы.) Кроме того, она открыто высказывала сомнения в правдоподобности некоторых событий прошлого – скажем, правда ли Ною с его ковчегом удалось пережить Всемирный потоп с представителями всех живших тогда животных на борту. В обоих отношениях Доктор беспокоился за Бетани. Точнее говоря, с его точки зрения, это были две стороны одной медали: сомневаться в истинности Священного Писания означало вступить на скользкий путь к грешному поведению, например сексу вне священных уз брака. Ной и Бумер, если подумать, были в чем-то близки. Бетани необходимо было, пока не поздно, оживить свою веру!

Я помню наш второй визит в церковь, когда Доктор в своей проповеди говорил о смерти матери Бетани. Она погибла во время снежного бурана – дорогу замело, и машина застряла в сугробе. Она ехала в дом престарелых, где требовалась помощь. На следующий день ее нашли окоченевшей, с руками, сложенными для молитвы.

– Друзья, неужели вы не видите ее мысленным взором? Неужели это ни о чем вам не говорит? – Доктор расхаживал перед кафедрой, как будто заклиная собравшихся. – Она была готова умереть.

В его описании было столько силы, напряжения и глубины, что я был искренне тронут. Да, ничего не скажешь, этот человек способен воздействовать на окружающих. Аудитория у него в тот день была жалкая – только мы с Бетани, еще несколько солдат с базы и пара семей принаряженных оджибве. Но Доктор относился к своей задаче всерьез. Он торжественно вышагивал, разворачивался на носках, тяжело дышал.