– Кого? – аж опешил я, искренне не понимая, что он имеет в виду. – Я много кого видел. Выражайся яснее, жрец Святовита.

– Их. Тех, кого мы называем богами, стремясь постичь и понять их сущность. Не отрицай очевидного. Я вижу. Кто?

– Не знаю, – решил я не увиливать. Да и убежденность в голосе жреца показывала, что он знает, о чем и о ком говорит. – Даже не поручусь, он это был или она. Тело было женское, но временно занятое.

– Чья оболочка? Она… может быть важна нам.

Кто бы сомневался. Носитель подобной сущности, пусть и кратковременный… Уверен, что понимающие люди, к числу которых Гюрята явно относится, могли бы много полезного получить из простых разговоров с таким человеком. И даже со мной бы кое-чем поделились, в таких делах кидать друг друга просто смерти подобно. Мало ли как все обернется. Только вот порадовать мне жреца нечем.

– Не получится. Нет в этом мире ни той сущности, ни даже телесной оболочки. То есть сама сущность, может, и есть, но кто ж ее знает. И искать тело, которое было использовано, не стоит. Бесполезно, на то мое слово.

Гюрята прикусил губу, на его лице проскользнуло явное разочарование. Не связанное со мной никоим образом. Просто возможность уплыла из рук, а это и впрямь было печальное для него и его сотоварищей известие.

– Тебе не назвали свое имя. То, под которым мы можем знать божество. Но какой след был оставлен? Как бы ты описал его… или ее? Те чувства, которое испытывало божество при разговоре? И сам разговор…

– Безразличное любопытство и желание понаблюдать над не умеющим плавать, которого бросили в воду. Но все по желанию этого самого брошенного. А сам разговор… Он должен остаться тайной. Уверен, что причины объяснять не стоит.

Жрец Святовита понимал, что в некоторые тайны лучше не лезть даже для него. Но вот попытки выжать еще что-то, что могло бы помочь ему опознать сущность, продолжил. Манера разговора, используемые жесты, скорость речи, выражение лица… И куда только делась молчаливость. Хотя… Здесь скорее была нелюбовь к разговорам, но сейчас большое количество слов было необходимо.

Наконец, Гюрята получил не все, что хотел, зато явно все, что мог в этой ситуации. Зато теперь и у меня был к нему вопрос. А раз так, то я, сроду не страдавший стеснительностью, его и озвучил:

– Часто ли случаются такие… разговоры?

– Очень редко. И все они в смутные времена или времена больших перемен. Но если наступает мгла, это не значит, что то или иное божество захочет поговорить.

– А спросить у них, обратиться с просьбой? Вы ведь, жрецы «с верхних ступеней пирамиды», умеете?

– Пирамиды… Их уже нет, есть лишь камень, а знающие уничтожены, – скривился Гюрята. – Обратиться к богам не так трудно. Сложнее получить ответ. И почти невозможно его понять. Рюрику подсказали. Хельги Вещий умел и сам кое-что слышать. Быть может, сумеешь и ты. Или уже умеешь, но сам не понимаешь пока… Мы еще увидимся с тобой, Хальфдан Мрачный. Мрачный… Что ж, какое время, такие и прозвания у тех, кто обратил на себя взор божества. Разгони мрак, Хальфдан.

– Над миром?

В ответ на мое саркастическое замечание жрец вымолвил:

– Есть ли тебе дело до мира? Зато есть до Руси и тех земель, которые считаешь ей близкими. Над ними пусть мгла станет не такой густой. А мы поможем.

– Чем, жрец?

– Словом, может и советом. Не повтори ошибку Олега, Хальфдан. Я ухожу.