— Я хочу уехать, — повторила твердо.
Что-то в моем голосе, видимо, заставило мужа смягчиться.
— Надюш, ну, Надюш, иди сюда, — Сашка потянул меня на кровать, обнимая за плечи. — Ну ты чего как маленькая-то? А ребеночек наш как же? Мы ведь так ребеночка хотели, — звучал его спокойный, рассудительный голос. — Ты сама подумай, где мы столько денег возьмем? Я ведь не хочу приемного, Надюш, я своего хочу, родную кровь, слышишь?
— Слышу.
— Ну вот, видишь, — обрадовался неизвестно чему муж. — А Саяр сказал денег не пожалеет, чтобы помочь нам. А Саяр, он такой: сказал, что сделает, и сделает. Уж я его знаю.
«Чтобы вину искупить перед тобой и мне рот заткнуть. Дурак ты, Сашка, доверчивый дурак!» — подумала я и, не удержавшись, уткнулась мужу в шею, зарыдав.
— Ну хватит, хватит, — недовольно проворчал муж, отстраняя меня. — Ты чего, в самом деле?
— Я… я… — давясь рыданиями, попыталась признаться в содеянном, но слова не шли с языка.
— Сказал же, хватит выть. Знаешь же, что не люблю этого, ну! — Сашка встал и, сдвинув светлые брови, смотрел на меня.
— Прости меня, Саш, прости, — бормотала я, растирая по лицу катящиеся слезы. — Мне так стыдно!
— И поделом. У меня башка трещит, а тут ты со своими соплями. Давай заканчивай, а то мне стыдно за тебя капец как. С братом не пообщалась, убежала. Кто себя так ведет? Он нам денег дает, а ты нос воротишь, убегаешь. Чего тебе в голову стукнуло?
— Прости меня, прости, — шептала я.
Сашка подошел и вытряхнул содержимое моей сумки на пол.
— Чтоб больше никаких разговоров про отъезд не слышал, поняла меня? Мы остаемся. Не уедем, пока не забеременеешь, уяснила?
— Я не хочу-у-у, — замотала головой, понимая, что оказалась в настоящей западне.
Сашка вдруг прищурился и, подойдя ближе, замахнулся и отвесил мне пощечину. Я вскрикнула от неожиданности. Резкая боль обожгла щеку, а голова мотнулась набок. Я схватилась за горевшую огнем щеку, с ужасом глядя на мужа. Сашка никогда меня и пальцем не трогал. Хотя сейчас это казалось мне заслуженной карой за измену.
Из моего рта вырывались короткие всхлипывания.
— Я предупредил: больше ни слова об отъезде, — зло сказал он. — Тьфу, дуры бабы! — в сердцах махнул рукой муж и вышел, громко хлопнув дверью.
Я свернулась на кровати клубочком, пачкая слезами подушку. Щека саднила. Я потрогала языком зубы, чувствуя соленый вкус крови во рту. Что же делать? Что мне делать?
Покачиваясь на волнах душевной и физической боли, сама не заметила, как заснула, а когда проснулась следующим утром, ответ пришел сам собой: я должна поговорить с Саяром. Немедленно. Невозможно жить под одной крышей, пользоваться его деньгами и вспоминать, как отдавалась ему, будто одержимая.