— Вожжами... И я не курю! И не курил никогда. Пятнадцать минут мало, коллега по некурению?

— Хватит. Разрешите?..

...Ребята помолчали, как положено. Пару минут подымили, сосредоточенно созерцая папиросный дым. Потом Коломиец негромко заметил:

— Мужики, мы ж воюем. Война-то ведь не кончилась еще. А?

Гадлевский быстро возразил:

— А в грозу вляпаемся?

Бикмаев блеснул татарскими глазами-щелками:

— А зачем тебя учили?!

Постышев раздумчиво протянул:

— Кабы одна гроза...

Чернюк пробормотал:

— Это кого жена с детьми не ждет — тому гроза...

Мул сплюнул табачинку, попавшую на язык:

— Бросьте, мужики. Не в такие погоды летали. Я уж про машины не говорю. А тут только и делов — дорога подлинней, так зато все в один конец. Ей-богу, бросьте, отцы, в самом-то деле.

Полканов отшвырнул папироску кому-то под каблук и резюмировал:

— Короче. Летим, командир. Дуй к начальству...

В три часа ночи пошел дождь. Сильный. Не пошел даже, а хлынул. Толик услыхал сквозь тяжелый, без сновидений сон его хлесткие удары об оконные стекла — но, не успев даже расстроиться, вновь провалился в забытье.

Где-то к рассвету дождь утих. Летчики беззлобно, по укоренившейся традиции ругая «везуху», небо, дождь, метеорологию (как положено!), шлепали по лужам к самолетам. Рассветные последождевые тучи, тяжело уползая за край леса, розовели низко и благодушно.

Самолеты стояли, влажно блестя полировкой. Скоро в этих отполированных лоснящихся плоскостях появятся вмятины, задиры, пробоины, ожоги... А на крыле каждой машины — тряпка, вытереть ноги. Ай да технари!

Толя не спеша вытер о тряпку сапоги, сказал «спасибо» одобрительно улыбнувшемуся молодому технику-сержанту и забрался в кабину. Он должен взлетать первым. Он должен взлететь первым, а полосу совсем развезло.