Он пошел вслед за торопливо идущей девицей, а Лешка благоразумно ушел во флигель, пока его никто не вспомнил.
Когда они вошли в огромные парадные двери в вестибюль, он остановился в восхищении, даже сейчас, в будний день, когда здесь горели всего несколько свечей, было видно, какой он роскошный. Узорчатый паркетный пол, натертый до блеска, картины на стенах и широкая лестница, ведущая на второй этаж. Налево виднелись полуоткрытые двери в бальный зал, но Николка про такое чудо еще не слышал, поэтому и не посмотрел в ту сторону.
Аленка взяла подсвечник с горящей свечкой и пошла вверх по лестнице, а Николка тенью следовал за ней. На втором этаже они прошли череду комнат, пока не подошли к дверям, обтянутым розовым бархатом. Аленка постучала и после раздраженного «Войдите» робко приоткрыла дверь. И была права, потому что в дверь полетела чашка, ловко пойманная Николкой.
Они прошли в комнату, пахнущую духами и тем неуловимым ароматом, который присутствует там, где обитает юная девушка.
Десяток свечей довольно ярко освещали присутствующих, и Николка увидел двух девушек, одну, почти еще девочку, красивую чернобровую, худенькую и очень легко одетую, как ему показалось, потому что ее маленькая грудь почти вся была видна в глубоком декольте. Вторая же, высокая и худая, еще более черноволосая и чернобровая, скромно одетая, сидела на венском стуле, как будто проглотила палку, и внимательно смотрела на вошедших.
Глядя на полураздетую барышню, Николка почувствовал почти то же состояние, что и летом, когда подглядывал вместе с сыновьями Прова Кузьмича за купающимися девками. От переживаний он густо покраснел.
Девочка хихикнула и что-то сказала непонятное своей соседке. От того, что он не понимал, что про него говорят, Николка покраснел еще больше.
– Дурак, – сказала девочка, – если ты умеешь говорить, скажи, как ты смог поймать чашку? Это первый раз она не разбилась, еще никто не мог такого сделать.
– Не знаю, – ответил парень, – это как-то само собой получилось.
– Видите, – запрыгала девушка, – мадам Боже, он, оказывается, умеет говорить, и даже чашку мою поймал.
– Кати, так чему вы удивляетесь, вам же уже говорили, что он уже не дурак, – ответила мадам Боже. У нее при взгляде на Николку слегка расширились зрачки, и появилась легкая испарина на порозовевшей коже небольшого декольте.
«Вот чего Фекла привезла его сюда», – только теперь сообразила гувернантка, хотя все остальная прислуга уже давно знала, где зарыта собака, и не на раз обсудила эти новости. – «Юноша-то почти Адонис, а чего только не сделаешь ради такого красавца».
Она перевела взгляд на свою воспитанницу. Та, наконец, тоже заметила, что парень чертовски хорош собой, и теперь пожирала его глазами.
Катенька краем глаза заметила взгляд мадам и вспыхнула ярким румянцем, еще большим, чем у бывшего дурачка.
– Хорошо, я посмотрела на тебя, – хрипловатым от волнения голосом сказала она, – можешь теперь уйти, Аленка, покажи ему, где он будет жить.
И после этого демонстративно отвернулась.
Аленка со своим подопечным вышли из комнаты, но не успели пройти и несколько шагов, как из дверей вышла мадам Боже и крикнула:
– Аленка, барышня хочет, чтобы ты сразу же вернулась, чтобы расчесать ей волосы перед сном.
Та недоумевающе кивнула и пошла дальше. А мадам Боже стояла у дверей и смотрела им вслед с легкой усмешкой на губах.
Она сейчас прикидывала, что натворила глупая Фекла, привезя сюда этого тупого красивого крестьянина, и видела впереди череду скандалов и ссор, которые, скорее всего, закончатся изгнанием любовницы Ильи Игнатьевича из его спальни, а для Николки все это должно было закончиться гораздо хуже.