— Пиши чистосердечное признание. О том, как избил Быкова и Трофимова, куда дел орудие преступления, кто соучастники. Излагай все подробно и последовательно. Можешь рассказать устно, я все сам напишу, но потом придется подписать свои показания.
— Простите, товарищ милиционер можно глянуть Ваше удостоверение, — прошу опера. Инспектор упомянул соучастников. Но их не было! И Бык с Трофимом не могли такое сказать. Еще раз убеждаюсь, что дело нечисто.
Лицо милиционера багровеет, но он кладет папку на стол, достает из кармана красную корочку, раскрывает её и держит у меня перед глазами. В глаза бросаются крупные буквы «Министерство Внутренних Дел СССР». Опускаю глаза ниже, игнорируя служебный номер удостоверения. Ага, «старший лейтенант Максим Иванович Омельченко, инспектор уголовного розыска».
— Товарищ старший лейтенант, я не пойму, чего вы от меня хотите? Рассказываете какую-то чепуху, о том, что я избил двух известных хулиганов. Кстати, вы говорили, что они дали показания на меня. Можно их посмотреть?
На лице опера мелькает досада. Что, не получилось подростка на испуг взять?
— Все бумаги у меня в кабинете, — недовольно бурчит он.
— Тогда приглашайте меня официально. Повесткой. Показывайте материалы, предъявляйте обвинение или привлекайте как свидетеля. К чему эти разговоры в кабинете у завуча? — осведомляюсь у инспектора.
— Что-то, ты сильно грамотный Шелестов, — ворчит Максим Иванович.
— Какой есть, сериал «Следствие ведут знатоки» и передачу «Человек и закон» регулярно смотрю, — скромно пожимаю плечами.
Гляжу на милиционера. Его лицо на секунду расплывается перед моими глазами. Накатывает очередное озарение. Наконец-то. Мне становится все понятно.
— Максим Иванович, Быков и Трофимов не могли вам ничего сказать. Потому что это бред. Подумайте на минутку. Школьник расправляется с двумя отпетыми хулиганами. Вам самому не смешно такое озвучивать? Уверен, что это кто-то просто наговорил на меня. Думаю, вы и сами в глубине души это понимаете. И сильно суетиться по этому делу не собираетесь. Тем более, что я сомневаюсь, что пострадавшие написали заявления. Наверно, они все-таки получили по заслугам, и своими прошлыми «подвигами» уже достали милицию. Думаю, что кто-то из их окружения, просто сказал вам эту глупость специально, может, желая выслужиться или просто сделать мне гадость. Подозреваю, что вам просто стало интересно. Поэтому вы, и пришли в школу, и устроили в кабинете завуча эту сцену. Вдруг, прокатит? Кстати, вы не подумали, как это выглядит со стороны? Пришли сюда, принуждаете школьника признаться в преступлении, которого он не совершал. Нехорошо, товарищ Омельченко. Думаю, что ваше начальство будет очень недовольно таким самоуправством.
Милиционер отводит взгляд. Ага, вот я тебя и поймал. Отморозки не раскололись. Они даже дружкам своим особо ничего не рассказывали. Только Трофим не вытерпел, и проговорился своему близкому корешу «по секрету», при этом наврал, что я был не один, чтобы не позориться. Придурок. Тот, естественно, оказался милицейским информатором, личной «связью» товарища Омельченко. Молодой опер, получил сведения от своего «подопечного», и решил проявить инициативу. Так вообще-то не делают, но он думал, что легко расколет ребенка. Прокололся товарищ старший лейтенант. Кстати, насчет стукачка, надо будет с ним побеседовать. Пусть на меня поработает немного.
— Не советую Вам даже озвучивать эти бредни. Над ними будет смеяться все РОВД, — добиваю его я, — а фантазеру, который влил вам в уши это фуфло, рекомендую дать по роже.
Омельченко молчит. Потом опять поднимает глаза на меня. Пристальный взгляд, буквально, пронзает меня насквозь. Характер все-таки у него есть.
— А ты не такой простой Шелестов, — медленно говорит он, — я буду за тобой присматривать. На этих уродов мне наплевать. Они давно напрашивались. Но не переходи границы, понял?
— Не понимаю, о чем вы говорите, товарищ милиционер, — мои глаза излучают искренность, — вы меня с кем-то перепутали. Я не преступник. Не нарушал, и не собираюсь нарушать наши советские законы.
— Ладно, — бурчит Максим, подбирая папку со стола, — цирковые представления будешь устраивать в другом месте. До встречи.
— Лучше, прощайте, товарищ старший лейтенант, — любезно отвечаю я, — надеюсь, мы больше не увидимся.
Химия была последним уроком, и домой я мчался «на всех парах», отмахнувшись от вопросов одноклассников о причинах вызова к завучу, и пообещав им рассказать об этом завтра. Мама взяла отгул в своем НИИ, чтобы утром встретить отца, и меня сжигало безумное желание поскорее увидеть его.
Открываю своим ключом дверь в квартиру. В прихожей меня встречает улыбающийся папа. Он уже переоделся в темно-синие спортивные брюки и белую трикотажную футболку. Из кухни выглядывает сияющая мама в переднике. Смотрю на отца. Помолодевшее на 15 лет родное лицо, черные волосы, лишь тронутые сединой, прямая осанка с гордым разворотом широких плеч.