Во время штурма Белого дома, один из его защитников Алексей Шелестов погибает. Его сознание переносится в 1978 год, в собственное тело. Сможет ли десятиклассник Лёша изменить будущее, предотвратить распад СССР, будущие войны и катастрофы? Он может рассчитывать только на себя, и на появившуюся при «переселении» чудесную способность «читать будущее и прошлое» людей как открытую книгу.
Алекс Шу Последний солдат СССР
Начало пути
ПРОЛОГ
27 декабря, 1991-ого года. Приволжско-Уральский военный округ. Штаб полка
— Ну и куда ты собрался? — полковник, насупившись, сверлил меня тяжелым взглядом, — Ты думаешь, я тебя отпущу? Ошибаешься. Шаркунов паркетных у меня хватает, а вот каждый боевой офицер на вес золота. Ты нужен армии и стране. Понимаешь?
— Так точно, — сухо отвечаю начальству. Мое лицо полностью невозмутимо.
— Да расслабься ты, вольно, — досадливо машет рукой начальник, — вот скажи мне Шелестов, что за дурь тебе в башку стукнула? Ты же из военной династии, у тебя и дед и отец служили всю жизнь, а ты вот уходить из армии собрался.
— Вам честно ответить? — уточняю я. Мои кулаки непроизвольно сжимаются, лицо каменеет.
— Говори, как есть, — устало бросает полковник, — мог бы и не спрашивать, сколько лет друг друга знаем…
— И отец, и дед служили Союзу. Они защищали эту страну и присягали ей. Я тоже клялся «защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни».
Это обещание я не сдержал. Неважно, по каким причинам. СССР больше нет. Мне нечего защищать. СНГ, — выплёвываю это слово, — я присяги не давал. Считаю, что после этого я не имею права носить погоны. Офицер дает присягу один раз и, если она нарушена, никакого морального права продолжать службу не имеет.
— Ты на что это намекаешь? Может мне тоже из армии уйти? Что-то ты много себе позволяешь капитан, — лицо полковника наливается кровью.
— Я вам высказал свои мысли. Честно, как договорились. Не считаю возможным дальше продолжать службу, — отвечаю бесстрастно. Стиснутые кулаки нехотя разжимаются.
— Ладно, — полковник обессилено откидывается на спинку кресла, — подавай рапорт, я подпишу.
4 октября 1993 года. Белый Дом. Москва
Удушливый черный дым разъедает легкие и режет глаза. Под ногами хрустят осколки стекол, обломки мебели и кусочки кирпичей. Горят обстрелянные танками этажи Верховного Совета. Я стою, прижавшись к стене, и держа в согнутой руке «стечкин».
— Алексей, сейчас сюда зайдет «Альфа», положат всех. Нужно сдаваться, мы проиграли, сопротивляться дальше бессмысленно, нужно сохранить людей живыми, — дергает меня за плечо Рудаков. Лицо бывшего майора черно от дыма и лоснится потом.
— Сдавайся, — равнодушно пожимаю плечами, — я останусь здесь.
— Это никому не нужный героизм, — продолжает настаивать активист «Союза Советских офицеров» — пока мы живы, есть надежда.
Раздается грохот взрыва этажом выше. Здание содрогается. На наши головы сыпется штукатурка. Мы непроизвольно пригибаемся. Стряхнув с лица белую пыль, поворачиваюсь к Рудакову.