Пришелец бесцеремонно вырвал страничку из книжки. сунул ее в прорезь и нажал клавишу старта. Связь скоммутировалась, страничка поползла в щель.
Дробный звук лопастей и яркий свет ворвались в библиотеку, следом прозвучал усиленный мегафоном резкий окрик:
— Криминальная полиция кантона! Немедленно отпустите заложника и сдавайтесь! У вас нет выхода, дом окружен!
— Да как бы не так! — почему-то весело откликнулся пришелец, вынимая страничку с обратной стороны. — А международные правила? — Нажал клавишу вызова и спросил: — Как прошло, Гриша? Чисто? Тогда до встречи, тут горячо!
И будто не мозолил глаза яркий свет перед террасой, не висел перед окном стрекочущий вертолет, пришелец спокойно достал из кармана зажигалку и поджег страничку.
Только теперь догадка осей ил а Олега Яновича. В голове пронеслись слова вдовы Немзерова, до которых тогда не было памяти, и сама книжка с чернильным штампом «Сигнальный экземпляр» не имела ценности, а попала вдруг в разряд раритетов: «Олег, прошу нас, берегите ее как зеницу ока, она бесценна». Тогда это казалось обычной блажью, писательской бахвальщиной.
— Стреляйте! — завопил Олег Янович и бросился на пол.
Как бы не так! — успел прихватить его за шиворот пришелец. Треснула материя… Нет, не рубашка: снайпер из вертолета сразил пришельца выстрелом в висок. Он упал снопом.
Олег Янович подскочил к догорающей страничке, хлопнул ладонью, сбивая пламя — увы, остались клочки пепла, — и он завопил громче:
— Сволочь! Дьявол!
Насмешкой остался кусочек текста под картинкой: «…К сожалению, при маршрутных работах на строительстве Братской ГЭС скалу взорвали, и тайна осталась за семью печатями, чья рука начертала эти значки, что хотели сказать жители Земли, может быть, пришельцы. Одно могу сказать: впервые обнародовав наскальные знаки, я абсолютно уверен, что человеческий разум откроет тайну надписи».
— А будь ты проклят! — принялся пинать недвижимое тело Олег Янович. — Проклят! Проклят! Проклят!
3 — 16
Следом за посланием по факсу пришла печальная весть из Швейцарии: убили Мишу Зверева.
«И в этот раз я не сохранил Мишу, — с горечью подумал Судских. — Первый раз ему было начертано быть убитым, и сейчас смерть от чужой руки повторилась. Безжалостен Всевышний».
Наступление осени этого сатанинского года сопровождалось мрачными предчувствиями и напряженным затишьем, как случается перед бурей. Лили дожди, и хмурые москвичи без улыбок и шуток в просветы от хлябей копали картошку, чтобы не вымочил дождь. Чаще бились машины на дорогах, взрывались и разваливались здания, однако главной, хоть и неприметной отметиной нашествия злых холодов было исчезновение евреев. Как чирикающие но любому поводу воробьишки, исчезали картавые физиономии с экранов телевизоров, закуковали на иврите шифрины о горестях еврейской доли. Даже Кобзон не пел больше с хором МВД о еврейском местечке. Каждый спасался как мог.
Поганое дело. Пример подал Лившиц. Совсем недавно его приклеенная усмешечка убеждала всех, что все хорошо и все как надо. В ком-то живет Бог, в ком и дьявол, а у остальных глист, а наш президент такой весь справный, что в нем даже глисты не хотели селиться. И вдруг сей преданный муж отклеил усмешечку, словно фальшивую бородку, телевизионно покаялся за грехи и скрылся. Началось-таки, загнали-таки Россию в угол. Дьявол торжествовал: попались-таки, братцы-демократы! А что демократы? Не было их и не было, а попались опять лопоухие иваны, не смогли выбраться из мелкоячеистой сети соблазнов.
И убедились ведь, что Борька мудак и команда у него — мудозвоны из бывших коммуняк и вчерашних недоучившихся комсомольцев, а молчали. А коммуняки опять наговорили проникновенно и убедительно, что Ельцина гнать надо от власти метлой на букву «эс» и «рыжую шайку» гнать, и брюнетов гнать, и тех, кто «эр» не выговаривает. И все слушали. Молча. А шило на мыло менять не рискнули. Как еще говорится: хрен на хрен менять, только время У терять. Лишь один смелый юродивый возопил у мавзолея:
— Ох, брате, забыли окаянных? Кому верите?
Менты его поховали быстро. Тебе, мол, слова не давали.