Я только сказал им:
— Не наша воля, а ваша воля. Пока…
Они свои два замка повесили — на обе двери, а также две пломбы.
Был у меня антиминс, и стал я совершать службу дома, по ночам, в спаленке, где помещалось человек пять. Стали помогать мне монахиня, матушка Мария Яковлевна, и несколько старушек. Все делалось втайне, на службу приходили только доверенные люди. Ну и у кого какая нужда — требы тоже исполнял помаленьку…
Приближалась Пасха, готовились совершать ночную службу. По языки довели — милиция об этом узнала. Ну, и я, по милости Божией, знал, что в эту Пасху, в 5 часов утра, придут пять милиционеров, чтобы захватить нас — за то, что мы совершаем службу. Служили мы, завешивая окна одеялами, чтобы свет не просвечивался, — и на улице, и у соседей, и возле дома много глаз. Службу закончили пораньше: уже в 3 часа ночи все ушли. Открыли двери, освежили комнату, чтоб в воздухе не чувствовался запах ладана. Все прибрали — чтобы признака не было, что здесь проходила служба. Я стою, молюсь, канон читаю Пасхальный. В епитрахили, с крестом. Свечи горят, сени открыты, двери открыты, калитка открыта. В пятом часу в дверь стучатся. Матушка Мария Яковлевна приглашает:
— Заходите!
Заходят пятеро милиционеров. А я приготовил в прихожей 6 стульев: 5 в ряд и один напротив. Они входят, как в фуражках пришли, так и стоят. Я знаю, что они благословения брать не будут. Подхожу — каждому ручку подаю:
— Ну, здравствуй, Иван Петрович, здравствуй, Григорий Васильевич!
Каждого называю по имени-отчеству. Один милиционер снимает фуражку и говорит:
— Я таких людей еще не видел. Не знает нас, а по имени-отчеству назвал…
А я им отвечаю:
— Садитесь, милые сынки, вы пришли меня поймать, да сами попались!
Они думают: как попались? Что это, засада какая-то? Оглядываются кругом — нет, никого нет, никакой помехи. Тогда я и говорю им:
— Мы живем в мире, где царствует грех. А грехи такие бывают…
И начал. Рассказал одному все его грехи — "от" и "до". Другому и третьему. Они:
— Батюшка! Так это вы про меня говорите!
И другой. И третий так же. А я то же — и четвертому, и пятому. Тогда они обомлели.
— Батюшка! Учи нас! Мы ничего не понимаем. Только не говори никому про это!
— Вы сами не скажите, — отвечаю. — Я-то не скажу. А то вы придете домой — своим супругам: то-то-то.
— Нет, нет! Не скажем никому.