Писал он два часа. Потом достал песочек с детской игровой площадки, взятый нынче утром между делом, и посыпал свой шедевр. Ну, кажется, неплохо.
Остается самое последнее и самое преступное — испортить подлинник. Борис взмолился Богу о прощении. Оправдался мысленно пред Ним, собой, коллегами: письмо от Прошки — не такое уж и важное, печать с него — сущая мелочь. Боря взял кусочек полимерной глины, купленной в магазине для художников, размял, с усилием приложил к кружочку сургуча. Печать готова. Чтобы глина затвердела, он нагрел ее в микроволновке. После этого содрал сургуч с письма, расплавил в ложке с помощью того же чуда техники и капнул на подделку, на которой заранее сделал сгибы так, словно письмо было некогда запечатано. Поставил штамп.
Ну, все. Не отличишь.
Теперь надо выспаться.
Утром Боря пришел в архив раньше обычного, положил поддельное письмо в обложку дела номер двадцать девять и поставил на место, стараясь не думать о том, что он делает.
Когда он вернулся, Марина уже была в комнате. Она ни о чем его не спросила, просто торопливо запихнула что-то пестрое в пакет и застегнулась.
Борису показалось, что девушка ведет себя как-то странно. Она словно смущалась. Марина была суетливей обычного, смотрела испуганно, взволнованно и робко. Может быть, у нее проблемы в личной жизни? Спрашивать о таких вещах было неловко. Как воспитанный человек, Новгородцев решил снова сделать вид, будто ничего не замечает.
Марина молчала, и Боря молчал вместе с ней. От неловкости студенты активно взялись за работу. Для того чтобы найти все заказы, у них ушло не более тридцати минут. При этом Марина все время пыталась достать что-то с самого верха, но Боря, будучи джентльменом, разумеется, не мог ей этого позволить и, вежливо отстраняя, лазал на самые дальние полки. Девушка непонятно почему на это сердилась. Наконец ей все же удалось взобраться по лесенке, чтобы снять какую-то папку, пока Борис был в другом конце комнаты. Он заметил, как край халатика лезет наверх, норовя обнаружить нескромное. Новгородцев ждал, что под халатиком появится юбка, но юбка не появлялась. «Наверное, зацепилась где-то», — подумал Боря и зажмурился. Тоже как джентльмен.
Приблизительно еще с полчаса Борис и Марина занимались сверкой фондов. Боря путался, был страшно напряжен, все время думал о подделанном им письме.
— Пойду вымою руки, — объявил он в конце концов.
Новгородцев дошел до туалета, где висела строгая табличка: «Для сотрудников! Служебный! Не входить». Побрызгал на себя водой, полил на голову. Стало немного легче.
По пути обратно Новгородцев заглянул в читальный зал. Все столы были заняты — на них лежали папки. Что же до историков, то они, собравшись в кучу, глядели в документы: что именно там лежало, пояснять не требовалось. Боря снова отогнал дурные мысли. Он пришел смотреть не на ученых. Девушка, объект его мечтаний, в этот раз надела клетчатые брюки и длинную мягкую кофту. Борис подумал, что, наверное, у этой кофты существует свое специальное название, которое ему неизвестно, и первый раз в жизни захотел узнать, как называется женская шмотка. Немного полюбовавшись — не на кофту, а на девушку, разумеется, — Новгородцев снова отправился в царство черной пыли.
Там он допустил большую ошибку. Хотел снять напряжение болтовней, но не нашел ничего лучшего, как ляпнуть:
— Заглянул в читалку. Там наро-оду!
— Что им надо?
— Прошкино письмо изучают!
Марина взорвалась:
— Ах, так! Читают твою липу? Значит, все-таки ты ее сделал! Боря! Ты слепил фальшивку! Мы сидим и ждем, когда нас уличат, так? Что за… — Девушка осеклась, не в силах подобрать нужного слова.
— Нет, не уличат. Я все сделал правильно. И чернила по старинному рецепту, и печать.
— Неужели ты думаешь, что ученые не сумеют распознать, что письмо поддельное!? Они заберут листок в лабораторию! Я в субботу специально узнавала: есть специальные методы, можно установить дату по органическим процессам в чернилах, по тому, насколько они высохли. В конце концов, ты, что, не слышал выражения «радиоуглеродный анализ»?!