Метель играла.

Новорожденная, сплетенная из колючего снега и колючего же ветра, она только-только входила в полную силу. Метель трогала ветви елей, пробуя их на прочность, когтистой лапой касалась сосен, и обындевевшая кора их звенела.

Ма-атаги-ал-лоси присел на поляне.

Он с немалым наслаждением избавился от одежды, которую люди находили отчего-то обязательной, и метель поспешила к новой игрушке. Тонкие иглы льда рисовали на посиневшей коже один узор за другим, рассказывая о том, что было.

И будет.

Некоторое время он слушал, а после, когда устал, – не от метели, она, как многие дети, была игрива, – но от уравновешенности здешнего мира, нарушать которое Ма-атаги-ал-лоси не имел права, он достал ледяную флейту.

Приложил к губам.

Дунул.

И метель поспешила, она собралась вокруг, бросив и ели, и сосны, и крохотный экипаж, с которым метель заигралась на тракте. Говорящий-со-снегами при желании мог бы уловить и удивление людей, которые мысленно готовились уже ко встрече со своим Богом, и робкую их радость.

Пускай.

Сегодня он играл песню зимы, которая вот-вот нагрянет. И музыка эта была такова, что по кольчужным стволам ближайших сосен поползли седоватые нити льда.

Выше.

И еще выше… становилось холоднее. И оборвалась где-то рядом крохотная жизнь, то ли птичья, то ли беличья. Острое сожаление заставило играть быстрее.