– Нигугйак, – представил девочку Семь Имен, который держался чуть в стороне, видом своим показывая, что вмешиваться не станет. – Здесь будет.
Он не спрашивал.
Он ставил в известность. И кажется, не только Анну, поскольку по лицу девочки скользнула тень.
– Сила говорит. Нигугйак слушать. Не слышать. Много крови другой. Пускай.
Полукровка, стало быть?
За три года Анна худо-бедно научилась понимать Семь Имен. То ли приспособилась, то ли он, проведя столько времени меж людей, стал изъясняться понятнее. Но она кивнула, и Семь Имен, кажется, обрадовался.
Весьма искренне.
И сказал:
– Идем, женщина.
А вот имена он не запоминал, как Анна подозревала, эта вдруг отвратительная – в остальном Семь Имен отличался поразительным вниманием к деталям – память была небольшой местью.
– Сами пускай. Дети.
Дети.
И вправду дети.
И сейчас еще больше, чем прежде. Север будто вернул прежние, утраченные годы. Выморозил боль. Выстудил обиды, убаюкал голосами вьюг жажду мести… и как-то стало просто.
Есть жизнь.
Есть свет и тьма. Учеба. Классы. Дома. Наставники и ученики, которых год от года прибывало и это тоже было хорошо. Есть проблемы, куда без них, но обыкновенные, решаемые.
Глеб работал.
Анне нравилось смотреть, как он работает. Было в этом что-то донельзя завораживающее. Он склонился над столом, и к вечеру, стало быть, вновь будет жаловаться на боли в спине.
Драгоценные камни россыпью.
Шестеренки.